Выбрать главу

Этот, как выяснилось, первый для нас боевой вылет, или, как позже шутили летчики, "первый военный блин", едва не вышел комом. Да каким еще комом! Вполне могли погибнуть без всякого участия врага десяток или больше пилотов.

Когда мы начали разбег, то, пересекая почему-то наш курс, взлетал второй отряд И-16, а навстречу - уму непостижимо! - лоб в лоб взлетали "бисы". То ли нам повезло, то ли оттого, что самолет И-15 ("бис") имел малый разбег и сразу уходил с набором высоты, мы как-то разошлись, не столкнувшись. В поднявшейся кутерьме три девятки самолетов на пересекающихся и встречных курсах без потерь ушли на первое боевое задание. Чего только не случается в авиации...

Мы пошли на пункт целеуказаний. До него нам было ближе всех. Длинная стрела указывала на восток. Три поперечных полотнища показывали: высота 3000 метров. Это значило, что противник где-то на востоке, на высоте 3000 метров, а дальше ищи его сам...

Наш отряд летел в сторону Петергофа. У Шепелева маяка по сигналам указательного пункта мы повернули на юг и снизились до 1000 метров. Навстречу попалось несколько групп наших самолетов - "мигов", "яков", "ишачков" и "чаек" - все они покачали крыльями, показывая, что свои.

Возле Волосова в небе было пусто, и мы полетели вдоль железной дороги к Нарве. Там лежал указатель на восток, мы полетели этим курсом и пришли прямо на свой аэродром, иначе говоря, сделали полный круг. Самолетов противника во время этого первого боевого вылета не встречали.

Подрулив к стоянке, капитан Полтарак сбросил парашют, вскочил на подножку автостартера и помчался на КП эскадрильи. Мы понимали, что командир решил разобраться: по чьей вине летчики чуть не разбились почти на старте, едва оторвавшись от земли. Но стоило ли искать виновных! Мы все понимали: управление полетами остается нашим слабым местом. Радиостанций, обещанных еще в марте - апреле, на самолетах так и не установили. По-прежнему командиры вынуждены были давать сигналы разноцветными ракетами да приказывать уложить в том или ином направлении указательные полотнища. И, в сущности, судьбу боя в начале войны решали глазомер, умение да находчивость летчиков...

Вернувшись из штаба эскадрильи, капитан сказал:

- Из бригады (штаб ее был в Петергофе) сообщили, что немецкие самолеты сбросили мины и бомбы на Кронштадтский рейд. - И добавил: - Ну, а таких самоубийственных взлетов, как сегодня утром, больше не будет. Адъютанту поставить дежурного по отряду, который будет дополнять команды дежурного по полетам.

Быстро заправили горючим самолеты, надели парашюты и заняли места в кабинах. Эскадрилья дежурила всем составом. Солнце поднялось над горизонтом и ярко светило прямо в глаза. Я надвинул светофильтровые очки, положил ладони на ручку управления и склонил голову. Постепенно мысли мои стали путаться: бессонная ночь брала свое, и я впервые в жизни уснул в кабине самолета. Техник Богданов, увидев, что я сплю, не стал меня будить: он знал мой беспокойный характер и хотел, чтобы я получше отдохнул после первого боевого вылета. В двенадцать часов дня по радио передали выступление В. М. Молотова, который объявил народу о начале войны с фашистской Германией. Техник подбежал к кабине и стал трясти меня за плечо:

- Товарищ командир, товарищ командир!

Я, спросонья не поняв, в чем дело, стал запускать мотор, но техник отвел мою руку от электростартера и громко закричал:

- Командир, Молотов сообщил, что началась война с Германией! Фашисты наступают по всей западной границе! Авиация немцев бомбит города и аэродромы! Понимаешь или нет?

Я понимал, конечно, значение этого страшного сообщения. Но тогда еще не осознавал, что предстоит пережить народу, стране и, конечно, каждому летчику. Не знал я, с чего начинать. И все же снял все запрещающие таблички, страховочные резинки с множества рычагов, тумблеров и защелок в кабине самолета и, подав их технику, сказал:

- До конца войны мне все это не показывай. Теперь не до техники безопасности. Самолет, как и летчик, должен отдавать в бою все, на что способен, и еще чуточку сверх того. Понял?

Техник хотел что-то возразить, но, подумав немного, взял таблички и ограничители, положил их в карман комбинезона и тихо сказал:

- Ваша правда... Война с фашистской Германией будет очень тяжелой. Ох, сколько горя впереди!.. - Потом, как бы опомнившись, произнес: - Я подежурю у самолета, а вы выйдите из кабины, разомнитесь немного...

Я расстегнул парашют, сбросил лямки на борт кабины и спрыгнул на землю. В это время к стоянке отряда подбежал механик комиссара эскадрильи и, приложив ладони ко рту, крикнул:

- Всему летному составу, кроме дежурных звеньев, собраться на стоянке самолетов управления на митинг! Начнется через пятнадцать минут.

Поравнявшись с нами, он, козырнув, вновь громко закричал:

- Все на митинг!

Младший лейтенант Цветков издали помахал мне шлемом и громко крикнул:

- Товарищ лейтенант, скажите на митинге, что мы, чугуевцы, не подведем!

Он имел в виду летчиков, окончивших Чугуевское летное училище и шесть месяцев назад прибывших в нашу эскадрилью.

- Ладно, ладно, "чугунок", скажу, что ты здесь, а не в Петергофе и что ждешь свидания не с Надюшей, а с "юнкерсом"...

Комиссар эскадрильи открыл митинг. Он произнес взволнованную речь, потом выступили два летчика и два техника. Я молчал, потому что вообще не любил и не умел выступать на многолюдных собраниях. Да и не хотел повторять сказанное - и очень хорошо - другими. У меня в тот момент было единственное желание: скорее в бой, скорее встретить врага в воздухе...

Последним взял слово командир эскадрильи. Его выступление было самым коротким. Он сказал:

- Товарищи! Фашисты знают, как советские люди умеют защищать свою Родину. Наши летчики будут уничтожать врага не только в воздухе, но и на земле. Война долго не продлится, враг будет разбит!

В это время оперативный дежурный эскадрильи выскочил из находившейся рядом палатки, пустил одну за другой три красные ракеты и крикнул:

- Самолеты противника идут вдоль залива на восток, высота две-три тысячи метров!!

Не дожидаясь других команд, все бросились к своим самолетам. До наших истребителей было метров шестьсот. Пока мы бежали, от каждого отряда взлетело по одному звену и скрылось из виду.

К самолетам первыми прибежали капитан Полтарак и я, остальные порядочно отстали. Личная физическая закалка была налицо. Я вскочил в кабину самолета, запустил мотор и, пока он прогревался, быстро застегнул лямки парашюта и поясной привязной ремень. Плечевыми ремнями я не привязывался. Это давало свободу движений в кабине, и поэтому я лучше видел все справа, слева и позади. Мне часто говорили товарищи:

- Вылетишь, Василий, на отрицательной перегрузке из кабины.

Я же смеялся и отвечал:

- Ну и что? Вылечу и спущусь на парашюте, но зато не прогляжу друга в беде или подкрадывающегося врага.

Мелочь, конечно. Но впоследствии я не раз убеждался в своей правоте. Десятки раз удавалось своевременно обнаружить врага в задней полусфере, и это спасало меня и товарищей от верной гибели.

По сигналу командира отряда мы взлетели шестеркой вслед за звеном командира эскадрильи и пошли к Кургальскому мысу. Все помнили слова дежурного, что противник идет вдоль Финского залива, и надеялись на встречу с ним. Выйдя в Нарвский залив, встретили три наших самолета МБР-2. Их мы в шутку называли "самолеты с домиком". Издали действительно казалось, что на них сверху имеется какая-то своеобразная, не похожая на военную постройка. Они покачали крыльями. Это уже стало известным всем сигналом "Мы свои".

Вернувшись на аэродром, мы узнали, что вражеские самолеты-разведчики были в районе Таллина, а нашу эскадрилью подняли по ошибке, увидев свои самолеты МБР-2, которые вылетали в Финский залив с гидроаэродрома Пейпия, находившегося от нас всего в шести километрах.

После этого полета капитан Полтарак разбора не делал, а только сердито сказал: