Я осторожно шагнул в комнату, Аманда была рядом со мной, совершенно спокойная и собранная, как будто между нами ничего не произошло. Шар света проскочил под дверной перекладиной, а затем взметнулся вверх под потолок. В его мерцающем свете было видно лишь большое пустое пространство, в котором не осталось ничего, что могло бы навести на мысль о том, что здесь произошло. Но что-то в атмосфере комнаты заставило меня вздрогнуть, как будто мы были окружены незримыми ужасами.
- Призраки прошлого не покидают дом Франкенштейна, - тихо сказала Аманда.
- Это здесь он создал своё чудовище? - спросил я.
- Это существо всегда было чудовищем, - сказала Аманда. - Он пошёл в своего отца. - Живой человек, собранный по кусочкам из останков мёртвых тел. - Предполагалось, что это будет величайшим триумфом науки. - Но в конце концов Франкенштейну пришлось схитрить, чтобы получить желаемый результат. Вы можете аккуратно сшить мёртвые ткани, но сколько бы электричества вы ни пропустили через них, ваше творение так и останется лежать неподвижно. Мёртвое - мертво. Поэтому Франкенштейн нашёл другой путь.
- Дверь в Ад, - сказал я.
- Именно так. Адская энергия пробудила это существо к жизни, а не молния с небес. И вот оно проснулось злым, существо, которое знало, что его не должно существовать. Ты уверен, что хочешь это видеть?
- Я должен знать, - ответил я.
Рука Аманды мягко опустилась на мою руку, словно заранее извиняясь.
Теперь в комнате царила лихорадочная атмосфера, как в реанимационной больницы. Здесь воняло испорченным мясом и едкими химикатами. Стены запотели, и внезапные струйки влаги стекали по подробным анатомическим картам. Здесь не было ни смотровых столов, ни подносов с хирургическими инструментами, ни барочного научного оборудования, только полдюжины перемазанных грязью гробов, сваленных у дальней стены, крышки которых были вскрыты, чтобы достать содержимое.
Двое мужчин стояли, глядя друг другу в глаза, как боксёры на ринге. Или, возможно, просто отец и сын, вовлечённые в спор поколений… Один из них был высоким, стройным, аристократичным. В своём элегантном костюме, галстуке старой школы, со свежей гвоздикой в петлице он мог бы между делом заглянуть на модную вечеринку. Его лицо было худым, суровым, волевым, с пристальными холодными серыми глазами и вздёрнутым носом. Моё внимание привлекли его руки: утончённые и длиннопалые. Руки хирурга.
Я знал его имя. Все знали.
Перед ним возвышалась огромная фигура, закутанная в длинный плащ, едва ли достаточный для того, чтобы вместить его. Потому что у этого человека никогда не было ничего, что не досталось бы ему от кого-то другого. Кожа на его лице была неестественно натянута, как у актёра, переборщившего с ботоксом. Его губы почернели, распухли от запёкшейся крови, а глаза были разного цвета. Длинные пряди волос свисали ему на лицо, как будто он пытался скрыть от мира этот ужасный вид. Огромные костлявые руки свисали по бокам, сжатые в кулаки.
Я знал, кто он, кем он должен быть. Человек, навсегда ставший известным под именем своего создателя. Франкенштейн и его создание. Противоестественные отец и сын, созданный из трупов; существо, появившееся на свет вне женской любви. Они стояли лицом друг к другу в комнате, наполненной призрачной смертью и жизнью, и ни один из них не отводил взгляда.
- Ты меня так разочаровываешь, - сказал Франкенштейн высоким, отрывистым голосом. - Ты совсем не то, что я хотел.
- Я не просил, чтобы меня создавали! Голос существа был хриплым и резковатым, как будто разговор всегда причинял ему боль.
- Это сетования каждого неблагодарного ребёнка, - сказал Франкенштейн. - Я надеялся, что моё творение будет более оригинальным.
- Ты никогда не хотел сына, - ответило существо. - Просто удачный эксперимент. Ты создал меня, чтобы доказать свою правоту.
Франкенштейн покачал своей изящной головой. - Если бы я знал, что ты станешь результатом, я бы старался усерднее. Ты должен был стать моим совершенным Адамом, предтечей новой и благородной расы. Вместо этого у меня есть нечто, без грации и благодарности.
- О, мне есть за что быть благодарным, - ответило существо. - Ты сделал меня сильным и наполнил меня достаточной яростью, чтобы я осознал, для чего нужна сила. Я переделаю весь мир по своему образу и подобию, сделав его холодным и неумолимым.
- Мир не твой, чтобы играть с ним, - сказал Франкенштейн. - Ты просто ошибка, которую нужно исправить. Я разберу тебя на составляющие и в следующий раз сделаю лучше.
Существо рассмеялось. Это был уродливый, лишённый юмора звук. - Ты не сможешь убить меня. То, что никогда не рождалось, никогда не умрёт.