— Брижитт, я не могу отказаться от посетителей ради тебя. Это немыслимо! — говорил он мне со своей традиционной сдержанностью.
Он повторял то, что я уже знала. Что у него нет ни минуты отдыха, никакого уединения — только со мной. Что он не может, сославшись на усталость, отказаться работать, иначе члены его семьи, возвратившись в деревню, скажут: «Шахзада не захотел принять нас». Могу ли я это понять? Может ли он рассчитывать на мое снисхождение? Я успокаивалась, немного смущенная, оттого что добавляла ему еще одну проблему.
Потом снова долгие часы ожидания. Невыносимо. В один из дней я быстро вскочила с дивана, повязала волосы платком. Спустилась по лестнице, остановилась около его бывшей маленькой комнаты. Там на матрасах сидели по-турецки мужчины в тюрбанах. Дверь была открыта нараспашку. Я сделала несколько шагов по коридору под их удивленными взглядами, потом снова поднялась в «темницу», удовлетворенная тем, что заявила о своем присутствии.
Я работала над своими бумагами, когда через час Шахзада пришел ко мне в страшном гневе. Он очень редко терял над собой контроль. Он негодовал. Говорил, что я прервала его переговоры с двумя крестьянами по поводу сада, который они никак не могли поделить в течение многих лет. И одному Богу известно, что могло бы случиться, если бы дело не удалось урегулировать. Могла бы начаться война кланов! Он не жестикулировал, не кричал, только нервно ходил по комнате. Потом сел и замолчал.
Внезапно накопленная усталость взяла свое. Его плечи опустились, глаза, обычно блестящие, потухли. Он взял с маленького столика сувенир, который мы купили в лавочке для туристов на Марсовом поле, машинально перевернул его. Он следил взглядом за снегом, медленно падающим на Эйфелеву башню, но ничего не видел. Потом заговорил совсем слабым голосом:
— Если бы я жил, как любой другой афганец в Кабуле, то не было бы проблем. Но я — не обычный человек… У тебя никогда не будет нормальной жизни со мной.
Наступила тишина. Но не та, которая возникает в дружеской обстановке, нет. Эта напоминала, скорее, большую черную бездну. Я не знала, что сказать, мне хотелось повернуть время вспять и не спускаться с этой лестницы, поддавшись сиюминутному импульсу. Потом он внимательно посмотрел на меня. Он принял решение, я была в этом уверена.
— Брижитт, если ты ищешь покоя, то нам нужно расстаться. Потому что я не смогу тебе этого дать.
Еще никогда я не видела его таким уязвимым. Я капитулировала. Но надолго ли?
Нам было нужно совсем немного, чтобы снова обрести гармонию. Самую большую радость доставляли нам поездки, когда мы бороздили страну момандов. В то время Шахзада ездил по деревням урегулировать конфликты. Благодаря ему я открывала для себя удивительные места. В этой стране, где так мало дорог, но много едва различимых троп, его внедорожник был очень кстати. Мы ехали без конца, с вооруженным водителем, Шахзада сидел впереди, я — позади него. Мне нравилось это место: оно позволяло мне переговариваться с ним и ловить его взгляд в зеркале заднего вида. Другая машина, с телохранителями, следовала за нами. У меня не было никаких ориентиров, только горные вершины: Спингар и его снежные пики на юго-западе, а на северо-востоке — горы, где затерялся его дом. Они окрашивались в разные цвета в зависимости от погоды. С появлением темно-серых облаков горные вершины приобретали голубоватый, сиреневый и фиолетовый оттенки. Это было настолько красиво, что захватывало дух.
У Шахзады были воспоминания о каждом уголке, он любил рассказывать о них разные истории. Каждый раз, когда мы пересекали реку Кунар, он говорил мне о своем старом танке, оставшемся на другом берегу, в укромном месте. Он находится там уже несколько лет, с того момента как Шахзада ушел в подполье.
Чуть поодаль горная долина, раскаленная, словно печь, напоминала ему об эпохе, когда советские самолеты сбрасывали мины-ловушки в виде часов. Они блестели на земле меж камней. Дети бросались к ним с радостными криками, пытаясь собрать драгоценности, упавшие с небес. Но в их руках они взрывались.
Он обводил взглядом горы и говорил с гордостью: «Видишь, здесь действуют только пуштунские законы. Безопасность полностью обеспечивается главами деревень. Если у нас человек совершает преступление, его ловят».
В самом деле, когда этот ритуал приводится в действие, у преступника мало шансов уйти от преследования. Каждый раз его рассказ увлекал меня. Поскольку кража или другое преступление совершается чаще всего ночью, облава также приходится на ночное время. Жертва должна поднять тревогу, выстрелив несколько раз из своего окна. С этого момента начинается целая вереница действий, в которых каждый играет свою роль. В каждой деревне есть человек, который, когда что-либо случается, начинает бить в барабан. Потом молодые люди в возрасте от 15 до 25 лет выбегают из своих домов с заряженными автоматами. Делают они это очень охотно. Ведь первый вышедший из дома получит на следующий день в деревне и ее окрестностях репутацию смельчака.