Через десять дней эта самая мечеть Абдул Раб Ахунд стала местом страшной резни. Там проходила церемония, посвященная убийству того самого кандидата. Талибы направили две живые бомбы на мотоциклах в толпу, выходившую из здания. Их мишенью был начальник полиции Кабула, генерал Акрам. Двадцать убитых, пятьдесят два раненых.
Несмотря на возросшую опасность, телохранители Шахзады охраняли его даже с большим рвением, чем раньше, несмотря на мизерную зарплату.
Однажды ночью, когда Шахзада спал глубоким сном, его разбудил шум у входа в дом. Мистер Кебаб, достойный старик, готовивший шашлыки для гостей, стоял на пороге растерянный, с непокрытой головой, — он, кого мы никогда не видели без тюрбана. Он молча стоял, вытаращив глаза, пытаясь взять себя в руки: «О, ты здесь, Хан Сахеб, ну тогда все хорошо». И вышел. Наутро Шахзада расспросил его о ночном визите. Бедняге приснился страшный сон: двое убивали Шахзаду на его глазах. Он проснулся в поту, выбежал из дома, пересек сад, взобрался по лестнице настолько быстро, насколько позволяли его старые ноги, и ворвался в дверь, чтобы спасти Шахзаду.
Страх покушения будоражил умы всех, кто любил и уважал его.
И он сам не был исключением. Одним мрачным вечером он попросил меня по телефону: «Обещай, что, если со мной что-то случится, ты не бросишь Кути и детей». Я знала обычай левирата, который заключается в том, чтобы передать вдову своему брату. И для меня, и для Кути была невыносима мысль об этом. Конечно, я поклялась.
Но я спрашивала себя, хватит ли у меня сил на это. Если с Шахзадой случится несчастье, я умру. Мое сердце остановится.
Глава 16
Расправить крылья
Это стихотворение Тагора рассказывает нашу историю. Свободная птица, плененная птица… Шахзада и я были ими по очереди. Можно подумать, что прутья клетки помешают мне расправить крылья или что Шахзада не будет знать, где остановиться в необъятном небе. И все же…
Я продолжаю брать уроки у своего старого учителя, сидя на коврике скрестив ноги, в течение многих часов, вместе с другими учениками. Я учусь там богатству философии света. Я учусь там счастью. Я прогнала свое чувство вины за то, что молюсь с пустым сердцем. «Пророки не молились, когда не чувствовали себя близкими Богу. Они ждали подходящего момента», — сказал нам учитель. Как и я. И такой момент всегда наступает. Мой внутренний голос замолчал. Я считаю, что это хороший знак.
Парламент заседает в Кабуле. Шахзада был избран. Он не давал взяток, никого не запугивал. Честная победа. В эйфории от этого Шахзада сказал мне, что переедет в Кабул. Он снимет большой дом, в котором поместятся все — Кути, дети и я.
Я ждала этого великого события. Я всегда буду его ждать — со страхом и волнением одновременно. Но реальность сильнее нас.
Я потеряла работу в посольстве Франции. Я делала возможное и невозможное, чтобы найти новую работу, но тщетно. Тогда я создала маленькую студию по производству видеофильмов «Women's eyes» — «Женский взгляд», президентом которой является Джамиля. Маленькая Джамиля, которая, плача, снимала женщину-хазарейку, выросла в уверенную в себе журналистку. Заказов мало. Одно время я вела переговоры с ЮНЕСКО о том, что продолжу учить афганок профессии журналиста. Увы, из десяти запущенных проектов ни один не дошел до меня. Я переехала из своего дома с садом и садовником в двухкомнатную квартиру в центре Кабула. Шахзада приходит сюда чаще, чем в свой дом. Он предпочитает этот «кокон».
Иногда я не вижу своего будущего.
У Шахзады жизнь отнюдь не легче. Он получил кресло в парламенте, но потерял часть своего престижа. Он — всего лишь один из 248 депутатов. А в этой стране престиж уже сам по себе богатство. Нет ничего важнее ифтихар — гордости. Он вынужден вести более скромный образ жизни, снять меньший дом в Джелалабаде, распрощаться с телохранителями. Денег не хватает. Иногда ему хочется удалиться в деревню, к своим, к беднякам. У Шахзады ранена гордость. Но я знаю, что он переживет это испытание. Иногда, не предупредив меня, он уезжает «туда», и я в течение нескольких нескончаемых дней остаюсь без новостей от него. Я смотрю на восток, на дорогу, по которой так часто ездила, на невероятно голубое небо, представляю момандские горы и спрашиваю себя, вернется ли он когда-нибудь.