— Прекрасно! Но что вы сделаете со стражей в двадцать пять человек, приставленной к тюрьме?
— Я выйду из тюрьмы в сопровождении одного из стражников. Как смотритель, я имею право идти, когда и куда мне заблагорассудится.
— Да, вы сами, но ваш «стражник»? Да еще в длинном плаще, чтобы скрыть женскую фигуру? В наше время даже воробьи на кровлях не остаются вне подозрения. «Стражника» захотят осмотреть.
— Но вы-то сами надеетесь же выйти из Парижа? Почему же королева…
— Потому что она прежде всего женщина и королева. Разве вы сможете грубо взять ее за плечи, бросить на дно телеги и покрыть мешками картофеля? Она первая воспротивилась бы этому и выдала бы и себя, и вас.
— Но ведь нельзя же предоставить ее судьбе! Наш план удастся, если нам поможет ваша Лига… Лига Алого Первоцвета.
— Все мы, двадцать человек, всей душой сочувствуем этому безумному плану, но что будет со всеми вами, если нашу Лигу откроют? Я должен все хорошенько обдумать.
Дерулед подошел к одной из стен и из вделанного в нее потайного шкафа вынул связку бумаг.
— Посмотрите: это все различные планы побега, если мой план не удастся.
— Сожгите их, друг мой, сожгите! Неужели вы все еще не разучились доверять тайны бумаге?
— Я очень осторожен, но ведь без них я не мог бы сообщить о своих намерениях королеве. Затем здесь целая коллекция паспортов, которые пригодятся ей и ее приближенным. Я целые месяцы их собирал.
Вдруг он остановился: его приятель делал ему знаки, очевидно, желая заставить его замолчать. Придерживая тяжелую портьеру, в дверях стояла Жюльетта, ее лицо казалось бледным, должно быть, от едва мерцавшей свечи. Дерулед бросил бумаги обратно в шкаф.
— Меня послала к вам госпожа Дерулед, — проговорила Жюльетта, — час поздний, и она беспокоится…
— Мы сейчас идем. Позвольте познакомить вас: сэр Перси Блейкни из Англии, мадемуазель Жюльетта де Марни, гостья моей матери.
Жюльетта ушла так же неслышно, как и пришла.
— Мне следовало бы просмотреть все эти бумаги, — сказал сэр Перси, продолжая прерванный разговор.
— Конечно! И мы прочтем их сейчас же вместе.
— Нет, ваша матушка ожидает нас, да и слишком поздно. Но отдайте их мне, черт возьми, я могу поклясться, что они будут в надежных руках.
Дерулед колебался.
— Я очень ценю вашу дружбу, — сказал он наконец, — но вижу, что вы не доверяете девушке, которую только что видели. Ах, как бы мне хотелось убедить вас, что это ангел, случайно попавший на землю!
— Ого, я так и думал! Вы ведь, кажется, до сих пор не любили? А теперь влюблены!
— Да, влюблен безумно и… безнадежно: она дочь герцога, роялистка до мозга костей.
— Так вот откуда ваше сочувствие королеве?
— Нет-нет! — с жаром возразил Дерулед. — Я старался бы освободить королеву, даже если никогда не видел Жюльетту. Но… теперь вы видите, как неосновательны ваши подозрения?
— Да, ведь у меня и не было никаких подозрений.
— Не отрицайте! Вы находили эти бумаги опасными, теперь же…
— Теперь я считаю их такими же опасными и очень желаю окончательно убедиться в справедливости своего мнения.
— Но если я отдам вам бумаги, это будет с моей стороны недоверием к Жюльетте.
— О, какой же вы идеалист!
— Но Жюльетта живет у нас уже три недели, а в это время я хорошо узнал ее.
— Погодите! Когда увидите, что ваш дом на глиняных ногах, только тогда вы действительно научитесь любить, — серьезно проговорил Блейкни. — Ваша святая не женщина, если она не страдала, а главное, если не грешила. А теперь идем к дамам. Пусть бумаги остаются у вас, но, если ваш идол опустится на землю, удостойте меня быть свидетелем вашего счастья.
— Опять недоверие, Блейкни! Если вы скажете еще хоть слово, я сегодня же вручу эти бумаги мадемуазель де Марни.
В тот же вечер, когда сэр Перси возвращался домой, его остановила Анна Ми. Она просила его предостеречь Поля Деруледа против козней Жюльетты де Марни, появление которой в их доме, по ее мнению, было крайне подозрительно.
Проводив Анну Ми до дверей ее дома, сэр Перси раскланялся с ней с такой же почтительностью, как если бы это была самая знатная леди его родины. Анна Ми открыла дверь и на лестнице столкнулась с Деруледом.
— Анна Ми! — радостно воскликнул он. — Я не находил себе покоя с тех пор, как узнал, что ты ушла так поздно и одна!