– А ты – просто чудовище!
– Ладно, это я стерплю. А вот тебе, похоже, очень больно. Какой же коварный этот радикулит! Ты сам доберешься до машины или надо вызвать санитаров?
– Не надо. Я действительно сегодня оказался не в лучшей форме. Но последнее слово будет все-таки за мной!
– Ты же и сам не веришь в то, что говоришь, – укоризненно посмотрела на него Изабел. – Иди потихоньку. Ковыляй себе не спеша, пока тебя окончательно тут не разбил радикулит!
Арналду ничего не оставалось, как последовать ее совету. Когда же он ушел, Изабел коротко объяснилась с Сейшасом:
– Тебя удивила сумма на счете Арналду? Да, я перевела большую часть капитала на свой, индивидуальный счет! Пусть он там пока полежит, так надежнее. Ты же видел сейчас, что против меня Арналду бессилен!
Все, что случилось в семействе Моту за последние месяцы, заставило Марселу взглянуть на жизнь иначе и многое переоценить. Особенно сильно изменились его представления о том, что такое любовь, семья, родство.
Прежде ему казалось вполне нормальным и даже справедливым, что Бранка из всех детей любила только его, а Леу и Милену всячески уничижала. Столь странная избирательность материнской любви ничуть не смущала Марселу. Он и сам не раз повторял вслед за матерью, что «эти бездельники» не заслужили ее любви. А он, стало быть, заслужил! Прилежный, послушный, ответственный – как же его не любить!
Не доставляя себе труда задуматься об истинной природе любви, он долгое время всерьез полагал, будто она и вправду воздается человеку за какие-то добродетели и при желании ее всегда можно заслужить.
Но вот младшие брат и сестра на деле доказали свою личностную состоятельность, а мать не стала любить их больше. Наоборот, успехи Леу и Милены ее только раздражали.
Тогда-то Марселу впервые и усомнился в правильности своих представлений о любви. А чуть позже, когда он всем сердцем прикипел к Марселинью, ему и вовсе стало ясно, что любовь возникает не в благодарность за какие-то заслуги. Ведь Марселу любил своего сына не потому, что тот был, скажем, относительно спокойным и симпатичным ребенком. Будь Марселинью даже крикливым, плаксивым или, не дай Бог, каким-то увечным, это бы никак не повлияло на отцовские чувства Марселу.
За столь важным выводом последовал еще один вопрос: если мать не способна любить двух других своих детей – Леу и Милену, то можно ли считать любовью чувство, которое она испытывает к Марселу?
И вскоре ответ пришел с самой неожиданной стороны, причем был он ошеломляющим: оказывается, мать питала нежные чувства к Марселу лишь потому, что, заблуждаясь, считала его сыном Атилиу! А если бы изначально была уверена, что он – сын Арналду, то его бы постигла та же участь, что и Леу с Миленой?
И хотя Бранка после установления отцовства не стала хуже относиться к Марселу, он сам от нее внутренне отдалился.
А с Эдуардой, наоборот, еще больше сблизился. У них теперь была настоящая семья, которая день ото дня становилась все крепче и которой они оба очень дорожили. Именно поэтому им удалось в конце концов выработать такую тактику поведения в отношениях с Лаурой, что та оказалась бессильна в своих попытках разрушить их брак.
– Мы должны ничего не скрывать друг от друга и всегда держаться вместе. Тогда никакая Лаура не будет нам страшна, – сказал Марселу. – Но я также не хочу повторить ошибку моих родителей, когда отец больше других детей любил Милену, а мать вообще любила только меня. Мне надо почаще видеться с близнецами, чтобы со временем я смог полюбить их не меньше Марселинью.
– Да, ты прав, дети ни в чем не повинны, – согласилась с ним Эдуарда. – Надо только жестко поставить одно условие: пусть няня привозит их к нам, они будут здесь играть вместе с Марселинью, а Лаура в это время пусть сидит дома или занимается чем угодно. Она должна смириться с тем, что в нашем доме ее никто не ждет и делать ей здесь нечего.
Лауру такое условие, конечно же, не устраивало, но она вынуждена была принять его, чтобы хоть изредка видеться с Марселу. Для этого она выдвинула встречное требование:
– Пообещай, что иногда ты сам будешь заезжать за детьми и привозить их обратно. Пусть привыкают к тому, что папа хоть изредка бывает и здесь. А то со временем они могут возненавидеть этот дом, в котором нет их папы.
Марселу и Эдуарда сочли это требование вполне приемлемым, и отношения с Лаурой начали потихоньку нормализовываться.
Сама же она призналась как-то матери и отцу:
– Я думала, Эдуарда выгонит Марселу, как только узнает о моей беременности. А она повела себя умнее, и теперь они с Марселу действуют заодно. Так что все мои притязания на него – бесперспективны.
Мег и Тражану очень хотелось поверить в то, что их дочь наконец образумилась, но чутье подсказывало им, что это лишь временное затишье перед бурей. Как только у Лауры появится хоть малейший повод досадить Эдуарде, она им тотчас же воспользуется.
И родительское чутье не подвело Мег и Тражану.
Однажды Марселу заехал к Мег и сказал, что хотел бы взять близнецов с собой в Ангру.
– Мы едем туда на выходные. Эдуарда и Марселинью ждут нас в машине.
Мег ответила, что Лауры сейчас нет дома, но она бы не стала возражать против того, чтобы дети два дня провели с отцом.
– Наталья, позвони Лауре, она должна быть в магазине, – распорядилась Мег. – А ты, Луиза, подготовь все, что понадобится детям в течение двух дней. Бутылочки, одежки и прочее… Поедешь с ними в Ангру.
Лауры в магазине не оказалось, и Мег решилась отпустить детей без согласования с их матерью.
Но та, придя домой, учинила скандал Мег и Наталье.
– Вы не имели права отдавать им детей без моего разрешения! – кричала она. – Эдуарда не позволяет мне даже пальцем прикоснуться к ее ребенку, а сама забрала моих! Будто они щенки какие-то или котята! Я сейчас же поеду в Ангру и заберу их обратно!
– Лаура, не кипятись, подумай о детях, – увещевала ее Мег. – Им нужно, чтобы вы жили в мире. Ты ведь сама целыми днями не бываешь дома, дети тебя практически не видят. Так пусть хоть с отцом побудут два дня.
– Значит, я плохая мать? А Эдуарда – хорошая? Ну уж нет! Я заберу у нее моих детей!
И она, больше не слушая никаких доводов матери, помчалась в аэропорт.
Погода в тот день была ветреная, но Лаура упросила Валтера разрешить вылет, делая упор на то, что Нанду – опытный пилот, которому не страшна любая непогода.
Но когда они взлетели, над морем разыгрался настоящий ураган. По радиосвязи Нанду сообщили, что Ангра не разрешает посадку. Возвращаться обратно было не менее опасно, поскольку штормовой ветер вздымал огромные массы воды на такую высоту, что они едва ли не захлестывали кружащий над ними вертолет.
В этой ситуации Нанду принял единственно верное решение – дотянуть до ближайшего островка и там уж как-нибудь переждать шторм.
Но когда до спасительной суши оставалось всего несколько метров, вертолет попал в смерчевую воронку. Страшная разрушительная сила, многократно превышающая мощность легкого прогулочного вертолета, закрутила его вместе с вздыбленной морской водой, вновь подняла вверх и резко отшвырнула от берега.
Треск ломающегося пропеллера оглушил Нанду, но он все же успел подать сигнал бедствия, прежде чем его искореженный вертолет рухнул в море.
– Ничего, потерпи… Мы доберемся до острова… Я хорошо плаваю, – говорил он Лауре, которую заклинило между двумя креслами, как в капкане. – Лаура, ты слышишь меня? Очнись!.. Здесь неглубоко…
Но она была без сознания, а раздвинуть смятую металлическую конструкцию Нанду никак не удавалось.
А в кабину уже стремительно хлынула вода, быстро заполнив собой все пространство.
Голова Лауры скрылась под водой, Нанду тоже нечем было уже дышать, но он продолжал борьбу с этим смертельно опасным капканом.
Когда же в легких почти совсем не осталось воздуха, Нанду из последних сил всплыл на поверхность и затем, подхваченный яростной волной, попытался некоторое время удержаться на плаву, жадно глотая влажный соленый воздух.