— Правда?
— Каждое слово. Но если ты думаешь, что я стану раскаиваться и просить за это прощения, то не трать своё время. Если бы я мог вернуть время назад, то ничего бы не изменил.
Всеотец поджал губы и крепче сжал скипетр. Он был облачён в торжественные царские латы, ведь занялся сыном сразу, как только закончил с послами из Хелгентара, и эта формальность заставляла Локи чувствовать себя так, словно он предстал пред судом. А, может, так и было? Одно дело, когда сознаёшься в чём-то добровольно, а другое – когда тебя ловят с поличным, но царевич был готов принять любое наказание, лишь бы карающая рука Одина не коснулась Сибиллы. Если потребуется, Локи с радостью примет наказание за двоих, он вынесет всё и вытерпит любую кару, только бы его принцесса не пострадала.
Она была всем, о чём принц думал сейчас, и единственной, о чьих интересах заботился. То, что их поймали, было исключительно его ошибкой, смешной и идиотской, поэтому асгардиец чувствовал себя виноватым перед Сиб. Но точно не перед Одином!
Только не перед ним.
— Если бы ты мог всё изменить, то не исправил бы позора, который ты навлёк на наши головы своей похотью? — переспросил царь. Он глядел на сына так, словно тот был ему противен, а принц продолжал говорить правду.
Интересно, когда он был так честен с отцом в последний раз? Локи не мог вспомнить, сколько ни пытался, ведь, если задуматься, они никогда не были по-настоящему близки, поэтому принц даже не надеялся, что царь его поймёт.
Он никогда не понимал.
— То, что я сделал, не имеет ничего общего с похотью, отец. И я этого не стыжусь.
— Хочешь сказать, тот… тот жест, о котором мне рассказали, был братским? Ты целовал её, как сестру?
— Нет, я целовал её так, как мужчина целует женщину, которую любит, — Локи осточертело ходить вокруг да около, он смертельно устал от игр в недосказанность и недомолвок. Если Одину так хочется узнать подробности того, что его сын делал с иноземной принцессой, то он получит их такими, какими они есть, без увиливаний и прикрас. — Тор и его стража видели то, что видели. Я не собираюсь оправдываться.
Всеотец недоверчиво моргнул. Громадный тронный зал заполнила тишина, и царевич прекрасно понимал, какое конкретное слово из сказанных только что, шокировало отца больше всего. Догадаться не трудно! Локи прожил в этом мире более тысячи лет и говорил всякое, но ещё ни разу, никто на свете – ни Один, ни Фригга, ни Тор, ни кто бы то ни было, не слышал от принца признания в том, что он кого-то любит.
Никогда. Никто.
Ни разу!
Поэтому, Локи не слишком удивился, когда его слуха коснулся удивлённый вздох матери – царица как раз вошла в зал через одну из боковых дверей и встала у трона. Она глядела на сына так, словно видела его впервые, но принцу не хотелось смотреть на неё в ответ – что он мог ей сказать? Да, таить подобное от женщины, которая привела его в этот мир, казалось немного нечестным, но Локи не собирался ни объясняться перед ней, ни просить прощения.
— Что ты сказал? — взволнованно переспросила Фригга.
Принц тихо выдохнул. Он так устал…
— Я сказал, что люблю её, мама, — повторил Локи, чеканя каждое слово. Удивление матери его раздражало. — Что?.. Тебе так сложно поверить, что я на это способен? Любить кого-то, кроме себя?
— Небо, Локи, конечно, нет! Но…
— Если это одна из твоих шуток, то ты зашел слишком далеко, — снова заговорил Один, и эти слова мигом обернули раздражение царевича на чистую, съедающую злобу.
Проклятье! Да за кого он себя принимает? Этот заносчивый, выживший из ума старик, который давно растерял сочувствие и способность мыслить о чём-то, что не касается его золотого наследника! В такие моменты Локи был как никогда един с братом во всём, что тот говорил об отце – с каждым злым словом и с каждой каплей грязи.
— В это действительно так сложно поверить?! — царевич чуть повысил голос. Он изо всех сил пытался не поддаваться эмоциям и вынести этот разговор с холодной головой, но чёрствость царя задела его за живое. — Ты решил, что я так прогнил, что стал бы забавляться с такими вещами?!
Но Всеотца его злость не трогала. Он откинулся на троне, точно в кресле, и медленно покачал головой.
— Забавляться – вполне в твоём духе, Локи. Ты ведь любишь пошутить? Сколько я тебя знаю, ты всегда любил это делать. Откуда нам знать, что это не очередная идиотская выходка?
— Он не шутит, Один, — сказала Фригга шокировано и негромко, но её слова не произвели на царя должного впечатления. Не сводя с сына колючего взгляда, он пожал плечами.
— Разве? Нет, моя царица, Локи Одинсон любит пошутить. Да так, что порой не видит границ дозволенного! Я не знаю, что ты наплёл Сибилле, и как тебе удалось её увлечь, но если ты сделал это из пустой злобы и зависти, только чтобы досадить брату…
— На Торе мир не сомкнулся! — тут Локи не сдержался, и его голос сорвался в крик. Он больше не выдерживал, ведь непробиваемое равнодушие царя лишало принца малейшего шанса сохранить спокойствие. — Проклятье! Тор, Тор, Тор, Тор! Неужели ты не способен поднять голову и посмотреть дальше своего драгоценного первенца?! Я сделал это не из-за Тора, тебя или кого бы то ни было из вас! Я сделал это, потому что люблю Сибиллу, и ничего не могу с этим поделать, ясно?!
Звук его голоса поднялся до самого свода, и этот крик, доносящийся из самой души Локи, заставил царя запнуться и замолчать. От неожиданности он отпрянул назад, а на его лице, одна за другой, сменялись эмоции: от гнева до шока, от недоверия до бесполезной попытки осознать. Пока Всеотец смотрел на сына и молчал, в зале снова воцарилась абсолютная тишина – Локи слышал лишь собственное сердитое дыхание и шум крови в ушах, до той поры, пока Фригга не нарушила молчание.
Она сделала робкий шаг вперёд, словно хотела подойти к сыну, чтобы успокоить его, как в те далёкие времена, когда он был ребёнком, но в последний момент передумала. Принц давно не был ребёнком и больше не нуждался в утешениях матери, поэтому вместо этого царица спросила:
—…как давно?
Локи прекрасно понял, что именно она имеет в виду, и не видел смысла лгать. Его дыхание успокаивалось. Он больше не кричал, и через несколько мгновений ответил:
— Полгода. Может, больше.
— Локи! — Фригга снова ахнула. — Неужели так долго?
Боги, что её удивляло теперь?! Что её сын был привязан к кому-то дольше, чем несколько недель, или, что ему удачно удавалось это скрывать больше шести месяцев? Царица всегда была проницательной и думала, что знает о Локи всё, но, выходит, она не знала ничего.
— Ты удивлена, мама?
— Но, почему же ты ничего нам не сказал? — Фригга проигнорировала его вопрос. Шок в её голосе сменился чем-то, похожим на жалость – принц предвидел сочувствие матери так же, как предвидел гнев отца, поэтому не удивился. У царицы было доброе сердце. — Почему вы оба ничего не сказали? Эта помолвка… Небо!.. Мы уже начали готовиться к свадьбе, а оказывается…
Локи устало вздохнул. Что она хотела услышать? Иногда он и сам не понимал, почему они не нашли в себе смелость признаться во всём сразу: наверное, им следовало пойти к царю, как только стало понятно, что они неравнодушны друг к другу, и, будь эта жизнь идеальной, то так бы и случилось, но…
Всё не так.
Они живут не в сказке, и Локи давно перестал удивляться окружающей его несправедливости. Всеотец ни разу в жизни не действовал в интересах младшего сына, поэтому принц даже не надеялся на его понимание и поддержку, а за Сибиллой неустанно следовала тень её брата и угроза новой гражданской войны. На любовниках висело столько всего: груз ответственности за тысячи жизней, печать высоких титулов и ожиданий, страх осуждения и ощущение вины – слишком много, даже если разделить эту ношу на двоих, поэтому вопрос Фригги казался её сыну смешным. Он хмыкнул.
— Знаешь, мама, когда на девицу, которой нет и тысячи лет, взваливают ответственность за благополучие её царства и жизни её подданных, глупо надеяться, что она охотно признается в том, что не оправдала их ожидания. Сиб хотела сохранить всё в тайне. Я решил ей не перечить.