14 апреля. Четверг.
Утром..., (боже, как давно!) мне пришло известие о том, что мой родной город, Розенгейм, три дня назад был подвергнут бомбардировке английской авиацией! Почти трое суток минуло с тех пор, а нам тут, на востоке, ничего не сообщали! Проклятье! Что же происходит там, в Германии, если пресса так тщательно старается ограничить людей в доступе к информации? По радио сообщают, что завалы расчищаются и до сих пор под руинами находят убитых и раненных! Их десятки! Но я видел последствия ковровых бомбардировок воочию... И знаю наверняка, что было ранено и убито людей гораздо больше, чем сообщают о том в кратких сводках новостей. Как много неправды пишут в своих скудных информациями статейках корреспонденты! Но, только глядя в глаза людей, потерявших своих родных, близких друзей и кров, можно понять, насколько неприглядна и страшна та неправда... А ведь даже те потери, что сведены до минимума, можно счесть трагедией всего германского народа.
Проклятье на головы всех, кто допустил столь большие утраты среди гражданского населения! Пусть горят в геенне огненной те, кто развязал эту кровавую, колоссальную войну, в которой Германия, несомненно, потерпит поражение! Уверен ли я в этом пессимистичном прогнозе? Несомненно!! Я видел фанатизм советских летчиков, бросающихся в бой с явно превосходящим их по численности противником. С каким ожесточением, с каким упорством они сражаются в небе! Что движет ими, бросающими свои обугленные, дымящиеся остовы крылатых машин на ползущую по земле германскую бронетехнику? Наверное, то не идея построения социалистического общества, не страх перед вождем - тираном, а то чувство, которое иначе, как патриотизмом назвать никак нельзя...
Невольно задаюсь вопросом: что же движет в таком случае нами, германскими летчиками, в этой войне, втянутыми в нее по воле "богочеловека", являющегося на самом деле не более чем фанатиком своей собственной веры... Неужели тоже патриотизм?.. Скорее же нечто извращенное, не поддающееся объяснению с точки зрения морали и права. Это может быть что угодно: корысть, алчность, верность идеалам великого Рейха..., но не преданность Родине! Ибо какая родина, посылающая своих сыновей на смерть,, не ради жизни, но ради истребления прочих рас и народов,, поправ совесть в душах своих сыновей, но возвысив в их идеалах ненависть и жестокость, достойна этой самой преданности?!
В итоге этой войны Германии суждено быть побежденной... Я убежден в этом хотя бы потому, что вижу в глазах своих друзей, каждый день взирающих в зеницы смерти, только безнадежность и тоску...
6 мая пятница
6.30 утра.
Шел первый час ночи, когда прожектора осветили черное, облачное небо и на многие километры раздался громкий, минорный сигнал тревоги. Глядя на небосвод, в прожекторных лучах я увидел несколько десятков советских бомбардировщиков, в сопровождении гораздо большего числа истребителей, направляющихся на север, к занятому нашими войсками Белгороду. Зенитчики долго, но безрезультатно стреляли по высоко летящим над нашими головами вражеским самолетам. Но лишь гул поршневых моторов с небес звучал им в ответ... И только после того, как бомбардировщики противника скрылись за горизонтом, нашей эскадрильи было отдано распоряжение подняться в воздух...
Я никогда прежде не совершал боевых вылетов в ночное время, но теперь знаю каково это, ощущать себя в аду. Когда над головой висят тяжелые тучи, чуть ли не касаясь крыльев твоего самолета..., когда льет дождь, и небеса разрываются от раскатов грома..., когда где-то рядом мелькают молнии, то кажется, что весь твой внутренний мир превратился в хаос негативных эмоций, и нет предела чувству одиночества и страха, властвующим в душе.
Держась ведущего истребителя, мы некоторое время патрулировали воздушное пространство над вверенным нашей группе сектором, дожидаясь возвращения советских самолетов. И в тот момент, когда нам был отдан приказ подняться на высоту до трех тысяч метров, откуда-то из облаков, лежащих под крыльями наших самолетов, вынырнуло несколько Яков, вклинившихся в наш и без того неровный строй. Мой ведущий Bf-109, вспыхнул ярким факелом, после чего, вертясь, разваливаясь прямо в воздухе на части, с ревом направился к земле. Я слышал предсмертный крик обнятого пламенем пилота, и чувствовал себя подлецом и негодяем за то, что не мог спасти его от неминуемой гибели. Но лишь сейчас, черкая эти строки, я задумался о том, что даже не помню фамилии этого человека, заживо сгоревшего в своем самолете. Должен признать, что в первые минуты боя, слушая его пронзительный крик, я был близок к истерии. Впрочем, можно ли было мне в подобные мгновения предаваться панике? Стараясь быть беспристрастным ко всему, исключив из головы все эмоции, подавляющие мою волю, я, приступив к маневрированию, направил свой самолет в облака...