— Это все одна юридическая фирма. Она помогает в Тампе людям из «Дороги вместе».[2] Она и пригласила футболистов. Бекки была в восторге. Том, разумеется, не сказал ей, сколько игр «Пираты» проиграли в прошлом году.
— И правильно сделал.
— Я тоже так думаю… И все-таки я ни разу в жизни не видела таких здоровых мужиков, — хмыкнула Сэнди. — Как у тебя дела? Как там в Майами? — немного помолчав, спросила она.
— В Майами холодно и все посходили с ума, — рассмеялся Кауэрт. — Ты же знаешь, тут ни у кого нет пальто, а в домах нет отопления. Все трясутся от холода, и всем не по себе. Ждут, когда потеплеет. А мне все нипочем. Я в порядке.
— Тебе еще снятся кошмары?
— Не часто. Надеюсь, я от них избавился.
Кауэрт слегка кривил душой и понимал, что Сэнди ему не очень верит. Впрочем, он знал, что ее это на самом деле не очень-то и волнует.
«Ненавижу ночь!» — подумал Мэтью и скрипнул зубами.
— Тебе так плохо? — встревожилась Сэнди. — Сходи к врачу. Твоя газета заплатит.
— Не стоит. Я уже месяц сплю спокойно, — не моргнув глазом соврал Кауэрт.
На другом конце телефонного провода его бывшая жена тяжело вздохнула.
— В чем дело?
— Я хотела тебе сказать…
— Так говори!
— У нас с Томом будет ребенок. Бекки теперь будет не одна.
— Ну-ну, — пробормотал Кауэрт, у которого вдруг все поплыло перед глазами. Самые разные мысли и чувства роились у него в голове. — Поздравляю.
— Спасибо, — ответила его бывшая жена. — Но кажется, ты не понимаешь…
— Что?
— У Бекки будет новая семья, настоящая семья.
— Ну и что?
— Неужели ты еще ничего не понял? У Бекки не останется на тебя времени. Боюсь, что именно так все и будет. Ей и так тяжело, ведь ты на другом конце штата…
Кауэрт дернулся, словно получив оглушительную пощечину:
— Это ты — на другом конце штата! Это ты меня бросила!
— Не будем снова об этом… Но имей в виду, скоро все будет не так, как раньше.
— Но почему?
— Я уже все обдумала, — заявила Сэнди, и ее тон не оставлял сомнений, что это именно так. — Она будет видеться с тобой реже.
— Но мы так не договаривались!
— Мало ли о чем мы договаривались. Теперь все будет по-другому, и ты сам это прекрасно понимаешь.
— Нет. Я ничего не понимаю. — Мэтью начинал злиться.
— Очень жаль, — отрезала Сэнди. — Скоро поймешь. А сейчас я не хочу выяснять отношения.
— Но…
— Мне пора. Я уже обо всем поставила тебя в известность.
— Очень мило с твоей стороны, — буркнул Кауэрт. — Спасибо большое.
— Мы поговорим об этом позже. Если нам вообще есть о чем говорить, потому что обсуждать тут больше нечего.
«Ну конечно, — подумал Кауэрт. — Ты ведь уже обсудила с адвокатами и с социальными работниками, как от меня избавиться!»
В глубине души он знал, что несправедлив к бывшей жене, но сейчас ему больше нравилось считать ее законченной стервой.
— Ты здесь больше ни при чем, — добавила она. — Речь идет о моей жизни. — С этими словами бывшая жена повесила трубку.
«И все-таки ты не права!» — подумал он и стал растерянно озираться по сторонам. За стеклом малюсенького оконца виднелось серое как свинец небо над центром города. Кауэрт опустил глаза. На листе бумаги, лежавшей перед ним, было написано: «Я НЕ СОВЕРШАЛ».
«Разумеется, все мы невиновны, — подумал Кауэрт. — Только вот доказать это очень сложно».
Потом, стараясь не думать о телефонном разговоре, он взял письмо и стал читать дальше.
«4 мая 1987 года я как раз вернулся домой к бабушке, которая живет в городе Пачула в округе Эскамбиа. Тогда я заканчивал первый курс колледжа при Рутгерском университете в городе Нью-Брунсвик, штат Нью-Джерси. Я гостил у бабушки несколько дней, когда меня вдруг вызвали к шерифу на допрос об изнасиловании и убийстве, совершенном в нескольких милях от дома бабушки. Жертвой преступления была белая девочка, а я — чернокожий. Один свидетель видел, как эта девочка садилась в зеленый седан марки „форд“, похожий на тот, что был у меня. В полиции меня продержали без еды, питья и сна тридцать шесть часов подряд. Мне не позволили обратиться к адвокату. Помощники шерифа несколько раз меня били. Они били меня скрученными в трубку телефонными книгами, потому что те не оставляют следов на теле. Они говорили, что убьют меня, несколько раз подносили к виску револьвер, взводили курок и нажимали на спуск. Но револьвер так и не выстрелил, потому что не был заряжен. В конце концов они сказали мне, что, если я во всем признаюсь, мне ничего не будет. Я настолько устал и был так запуган, что оговорил себя. Я ничего не знал об этом преступлении, но они все время подсказывали мне, что писать. Так я во всем признался. После всего, что они со мной сделали, я признался бы в чем угодно.
2