– Я выбираю брата! – уверенно произнесла Гемма.
Старик опять покачал головой, останавливаясь и поворачивая к ней седовласую голову:
– Фредерик мертв. Разве ты этого не поняла?
Гемма задохнулась, похолодела. Не только от его слов. Больше от того, как ожили вдруг его глаза. Обыкновенное равнодушие сменилось фанатичным блеском. Бакалавр вцепился взглядом в лицо девушки, следя за каждой появляющейся эмоцией. Гемма не смела отвернуться. И сквозь разворачивающуюся внутри боль, захлестывающую ее и сбивающую с ног, родилось понимание: бакалавру нужно было именно это. Он наблюдал за ее страданием.
– Закон, – изрек, наконец, волшебник. – Думай о законе, и тогда все на благо тебе.
Гемма готова была разрыдаться прямо здесь. Она сама не знала, какими силами сдерживалась.
– Гордячка, – произнес бакалавр на удивление ласково, в уголках его губ, давно превратившихся в высохшую нитку, мелькнула улыбка.
– Мне тоже нужно измениться? – спросила Гемма, вспомнив, какое именно нарушение законов Поднебесья привело Фредерика к гибели.
– Уже нет, – сказал волшебник, отворачиваясь и направляясь обратно к столу. – Боль потери все сделает за тебя, и душа твоя очистится.
– Кому тогда нужен шанс Фредерика? – воскликнула Гемма в отчаянии.
Но ответа не было.
Она стояла, изо всех сил сдерживая слезы, и не могла больше вымолвить ни слова. Вопросы, непонимание так и застыли в ее суровых серых глазах, отчего глаза блестели невыплаканными слезами и невысказанными упреками.
– Ты любима. Все во благо. Иди, – сказал Старший бакалавр, усаживаясь обратно в кресло.
Разговор был окончен, но Гемма стояла, набираясь смелости задать еще один вопрос.
– Ты хочешь узнать про Ансельма? – прочитал в ее взгляде волшебник.
Гемме даже не требовалось кивать.
– Ты забываешь о том, что ему не больно.
– Но он потерял друга…
– Он давно все потерял, – резко произнес бакалавр, наклоняясь вперед. Глаза его опять нехорошо блеснули. – При рождении. В обмен на свой дар. У Ансельма нет друзей. У нетронутых есть только Закон. И Закон обязывает их относиться к каждому, как к другу или брату.
В голосе бакалавра слышалось нарастающее раздражение. Гемма поняла, что она уже давно переступила черту дозволенного.
Девушка сдержанно поклонилась и, не видя ничего перед собой, вышла из кабинета. Она не вернула Фредерика. Никто уже не сможет этого сделать.
В Поднебесье прошел год.
Флоренс вела машину по залитому водой ночному шоссе. Видимость была нулевая, так как дворники не справлялись с ливневыми потоками, обрушивающимися на лобовое стекло ее новенького форда. Глаза застилали слезы, а еще слепил свет фар выныривающих из кромешной тьмы встречных автомобилей.
Какая манящая перспектива. Поворот руля, встречная полоса, и все кончено.
Флоренс шмыгнула носом, свернула на обочину и выключила двигатель, оставив аварийку. Она не хотела подвергать опасности никого, кроме себя. Ее жизнь потеряла смысл. Но только ее жизнь.
Ливень продолжал бушевать, с силой стуча по крыше автомобиля. Ветер порывами сотрясал и без того неспокойный форд.
Флоренс подумала о том, что машина защищает ее от непогоды как раз в тот самый момент, когда ей хочется почувствовать на себе всю мощь стихии. Она устала защищаться. Красивый дом, престижная работа, дорогой автомобиль, – сколько можно ставить преград между собой и миром? Ничто не защитит от потерь. Но кое-что может принести утешение.
Флоренс распахнула дверцу и выскочила в свирепствующую непогоду.
– Она! – произнес Младший бакалавр, вертя в руках очки в тонкой металлической оправе. – Она нам подходит.
Но неуверенный голос и бегающий взгляд выдавали внутренние сомнения. Он ерзал в кресле и избегал смотреть в глаза коллегам.
В башне бакалавров проходил совет. Поднебесье выбирало себе нового жителя.
– Она погубит нас, – задумчиво проговорил Бартомиу, словно вырываясь из глубокого созерцательного оцепенения. И опять погружаясь в него.
Бартомиу сидел в середине длинного стола, разделяя собою половину бакалавров и половину королевских отпрысков. Или соединяя.
Старец выглядел неважно. Круги усталости отяжеляли его дряблые щеки, живые глаза сегодня были затуманены думами, седые волосы свалялись от долгой разлуки с мылом и расческой, а балахон и вовсе был прожжен во многих местах. До собравшихся еще доносился едкий запах зелий, так нехорошо обошедшихся с одеянием волшебника.