Вид у гвардии ефрейтора был, прямо сказать, явно не гвардейский. Невысокого роста, щуплый… «Как же он умудряется вытаскивать раненых с поля боя, да еще с оружием?»
— Будем знакомы! — сказал я ему и, не выпуская его руки, посадил рядом с собой на скамейку. — Расскажите мне о себе: как, на чем и сколько вы всего вынесли раненых? Только давайте предварительно договоримся: чур, не скромничать, не сваливать все на товарищей. Учтите, что мне кое-что известно о вас. Мне рассказали в Военном совете.
— Да вы вроде все и знаете. Люди выносят, и я от них не отстаю. Чего ж тут рассказывать?
Но постепенно Барсуков разговорился, увлекся, вспомнил, как он вынес первого раненого под Старой Руссой, как постепенно усвоил приемы ящерицы, ползая по земле, вместо санитарной сумки приспособил сшитые им брезентовые пояса для перевязочных пакетов, как видоизменил брезентовую лямку.
— Я эту лямку по опыту индейцев Фенимора Купера стал применять как лассо, говорил он, все более оживляясь.
— А письма вы получаете от раненых? — спросил я.
— Он у нас в роте больше всех получает писем, — сказал фельдшер, — даже зависть берет: и кто ему только не пишет. Матери, сестры, дети, отцы, братья, сами раненые. Шутка ли сказать, вынести из-под огня двести тринадцать человек!
Пройдет много лет, и скромный часовщик из Кержача будет рассказывать в кругу своей семьи о том, как в метель, в грязь и ливень, под обстрелом ползал он по смертному полю и, цепляясь за мерзлую землю, спасал своих раненых братьев… И многое даже ему самому, наверное, покажется невероятным. Но так было!
Первые госпитали для легкораненых, или «ГЛР», которые мне довелось видеть осенью сорок первого года, не производили солидного впечатления. Тогда под Вязьмой они еще находились в младенческой стадии организации. Размещались в наскоро устроенных шалашах и землянках. Перевязочные, ютившиеся в маленьких палатках, не в состоянии были обслужить большое количество раненых, да и само лечение проводилось весьма примитивно. Собственно говоря, это были скорее огромные амбулатории с общежитиями при них. Между тем нередко на одного врача приходилось двести-двести пятьдесят раненых.
И вот по заданию начсанфронта я снова еду в госпиталь для легкораненых, и, конечно, никак не предполагаю, что встречусь с тем же самым госпиталем, что был некогда под Вязьмой.
Как зачарованный, смотрю я на обширное хозяйство. Если раньше этот госпиталь походил больше на бивуак, на лагерь туристов, то теперь положение было совсем иное. Я ходил между ровными рядами удобно устроенных землянок, в которых на нарах в один-два этажа лежали матрацы, аккуратно заправленные одеялами; я с удовольствием осмотрел столовую, кухню, стрелковый тир и полигон, где занимались выздоравливающие, портновские, сапожные и столярные мастерские в учебном городке.
«Вот так мы растем и мужаем!» — думал я. Меня удивило и непривычное зрелище: колонны выздоравливающих бойцов под командованием строевых командиров и под звуки гармошек отправлялись на какие-то занятия. Провожая их взглядом, я сказал начальнику госпиталя, доктору Цветковой:
— Как все изменилось!
— Что же вам у нас больше всего понравилось?
— Об этом я вам скажу позднее, а вы мне прежде всего ответьте, откуда у вас взялись строевые командиры.
— У нас теперь все раненые разбиты по ротам, роты — по взводам. А во главе каждой роты стоит кадровый штатный командир. Собственно, рота и отделение у нас — это одно и то же. Начальником отделения — врач, а помощник у него — командир роты.
— А это двоевластие не мешает?
— Что вы, наоборот! Врачам теперь не житье, а масленица. Они с радостью отдали всю полноту власти командиру, а сами занимаются только медициной. У нас все, как в полку: утренний подъем по сигналу трубы, далее физическая зарядка, туалет, завтрак. Я вам хочу еще показать наши мастерские по ремонту обуви и обмундирования, а главное, нашу гордость — мастерскую по ремонту оружия.
— А что это за сигнал? — спросил я, услышав протяжный звук горна.
— Бери ложку, бери хлеб, — пошутила начальник госпиталя.
— А вас за что-нибудь ругают или только хвалят? — как-то само собой вырвалось у меня.
— Нас нещадно ругает только Банайтис, и ругает весьма справедливо, — продолжала Цветова, — за то, что мало занимаемся научной разработкой своего опыта.
— А вы не задумывались над созданием истории вашего госпиталя?
— Задумывалась. Больше того, собираю материал, думаю, если позволит обстановка, защитить диссертацию, — ответила она, и в первый раз улыбка украсила ее строгое лицо. — Без госпиталей такого типа трудно было бы разрешить проблему лечения легкораненых вблизи от передовой линии фронта, и нечего было бы даже помышлять о возвращении в строй такого количества людей, какое возвращается сегодня.