— Какой еще чек? — удивился он.
— Который она обещала. Ты же за чеком вернулся?
— Спятила! За тобой я вернулся!
— За мной?!
— За тобой. Я с того воскресенья только о тебе и думал. Кажется, я в тебя влюбился. Нет, точно: я тебя люблю.
— Ты что, чокнулся?!
— В жизни не был нормальней, чем сейчас. И я делаю тебе предложение: бросай все это и пойдем со мной. Куда — сама знаешь, я могу забрать тебя только в трущобы Тондо. Зато я знаю, что, если я тебя позову, ты пойдешь со мной. Я уверен в этом, как ни в чем и никогда!
И знаете, пока я стояла разинув рот, я вдруг поняла, что он прав. Все время я молилась, чтоб он не приходил, а надеялась я как раз на это — что придет и позовет с собой.
Я — вот просто так — протянула ему руку, и мы ушли. Его такси стояло перед домом. Мы сели и уехали в Тондо. Сначала мы поселились с его семьей, а потом его отец и брат помогли нам соорудить отдельную хибару. Эта хибара и стала моим домом на год — на год моей жизни!
Господи, не карай меня за это счастье!
Что? Как повела себя моя семья? Ну конечно же, меня старались вернуть домой. Прямо на другое утро они разыскали меня в Тондо. О, держались они мило и обходительно, как всегда. Мать чуточку посмеялась над тем, что она назвала моей «маленькой эскападой», а отец сказал, даю честное слово, что я тебя не отшлепаю, когда мы вернемся домой.
— Куда это — домой? — спросила я. — Я дома. Здесь мой дом.— Я им объяснила, что Мон — мой муж, а его семья теперь моя семья.
Мать улыбнулась, ну такой терпеливой улыбкой, и спросила, как может Мон быть моим мужем, если мы не венчаны, а обвенчаться нам нельзя без родительского согласия. Поскольку и Мон, и я, мы оба, несовершеннолетние.
— Человек, которого я люблю, — мой муж, — сказала я матери. — Раз я люблю Мона, значит, он мой муж.
Хоть бы мы сто раз повенчались, он от этого не станет мне мужем больше, чем сейчас.
Отец рассмеялся, ну таким естественным смехом, и сказал, что Мона можно арестовать за похищение и изнасилование.
— Тогда придется тебе сделать так, чтобы меня тоже арестовали, — заявила я, — потому что я все равно пойду за Моном, куда бы его ни забрали. В тюрьму так в тюрьму. Все газеты напишут, что ваша дочь, ученица школы Ледимаунт, сидит в тюрьме! Вы ведь сами не захотите скандала.
Это их немного вывело из себя.
Мать обвела взглядом халупу и решила:
— Даю тебе неделю, моя девочка. Неделька в этом свинарнике, стирка собственными руками, и ты как миленькая прибежишь домой.
Я так глянула на них, что им пришлось убраться.
А Мон все это время стоял рядом. Они на него смотрели, они ему улыбались, но ни разу не обратились к нему. Я знала, что Мон для них просто не существует как человек. Он — нечто неодушевленное, некое неудобство, абстракция. Мон — просто бедняк, или человек из народа, или молодой радикал, или коммунист. Для людей с деньгами те, у кого денег нет, не люди.
Когда мои родители отбыли, Мон спросил, уверена ли я, что не хочу вернуться к ним.
— Уверена, как ни в чем и никогда! — ответила я со смехом, стараясь воспроизвести интонацию, с которой он произнес эти слова.
— Они могут оказаться правы, — сказал Мон. — Неделя в этом «свинарнике», и тебя затошнит.
— Ну так дай мне эту неделю, — попросила я. — Испытай меня этой неделей. Если через неделю затошнит — никто ни на кого не в обиде. Но если неделя пройдет, а я захочу остаться, тогда, друг, тебе придется на мне жениться.
— Как мы можем пожениться, — простонал Мон, — когда ты отлично знаешь, что они никогда не дадут согласия.
— А почему нам не подождать неделю? — спросила я.
Я теперь знаю, что в эту неделю Мону предложили тридцать тысяч песо за то, чтобы он оставил меня и уехал за границу. Сам Мон не сказал мне, что его пытались подкупить. Но я знаю, что он чуть не врезал адвокату по морде, отцовскому адвокату, подосланному для переговоров. Всю неделю Мон старался вести себя так, чтобы не повлиять на мое решение. Поэтому и про тридцать тысяч он не рассказал. В ту неделю мы по-настоящему поняли, как мы любим друг друга. Нам даже не нужно было быть вместе, чтобы чувствовать, что мы вместе. Не знаю, вы понимаете, о чем я?
Через неделю я позвонила матери.
— Послушай, — сказала я ей. — Ты мне дала неделю, эта неделя прошла, и я теперь совершенно уверена, что хочу остаться с Моном навсегда. Так, может быть, вы согласитесь на свадьбу?
— Иди к черту, моя девочка, — ответила мать.
Вечером я заявила Мону:
— Вот что, друг, испытательный срок прошел, я здесь с тобой и влюблена в тебя по уши. Раз ты обещал, ты должен на мне жениться и сделать меня порядочной женщиной.