В тот вечер мы мало что разглядели. Поужинав, легли спать и заснули через несколько минут. Наутро нам выдали наряды на работу, а через несколько недель мы привыкли к новой работе, как к той, которой занимались на Иваиге.
Здесь мы расчищали лес или распахивали только что расчищенные участки.
Мы поднимались в пять, завтракали, строились. После поверки получали дневной наряд. Одних отправляли на лесопилку или в плотницкие мастерские, других — в дорожные бригады, на прокладку или ремонт дорог; одна бригада обычно выделялась для огородов — собирать овощи. Будлонга и меня взяли на лесоповал — начальник лагеря хотел расчистить новые участки до того, как начнутся дожди.
Расчищать лес мы научились на Иваиге. Тут, понимаете, фокус не в том, чтобы просто валить деревья и жечь подлесок. Сначала размечаются границы участка. Потом вырубается кустарник и крупные лианы между стволами. Эти лианы бывают до того крепкими, что если от них не избавиться, они удержат на себе даже подрубленные древесные стволы. На подготовительную работу уходит с неделю — в зависимости от участка. И это самая опасная часть работы, потому что приходится забираться в нетронутую чащобу. Иногда заросли так густы и так переплетены лианами, что под ними пролезаешь на брюхе. Когда подлесок расчищен, мы принимаемся подрубать деревья. Лес гудит от звона металла по твердой древесине, щепки летят во все стороны. Деревья мы не рубим до конца — это ни к чему и очень опасно. Оставляем ствол на четверть недорубленным и переходим к следующему. Когда подрубим так все деревья на участке, бригадир подает сигнал и мы выходим из лесу. Он нас тщательно пересчитывает, чтоб удостовериться, что никто не остался под деревьями. После этого мы начисто срубаем самый большой ствол. Падая, он валится на ближайший подрубленный и ломает его, как сухой сучок. Это дерево ломает уже другие деревья, и земля на целые мили вокруг содрогается от грохота сотен стволов, которые рушатся один за другим. Через полчаса то, что было сплошным лесом, не пропускавшим даже солнечные лучи, превращается в открытый участок. Только искромсанные пни остаются на местах, где стояли лесные гиганты и пали, как побежденные воины.
Новичку работа на лесоповале кажется очень трудной, его подавляет огромность задачи. Как можно расчистить эти непроходимые леса? С чего начать? Но когда на лесоповале работаешь, как мы, годами, начинаешь находить в этом удовольствие. Сначала долго идешь по солнцепеку, с радостью ожидая прохладную лесную тень. Со временем научаешься отыскивать в лесу родники и пить холодную вкусную влагу, которая скапливается в дуплах и снимает любую усталость; читать олений след; видеть, что вот в этой водомоине ночевал дикий кабан.
В полдень мы устраивали перерыв и, если работали поблизости от бараков, шли туда на обед. Чаще обед привозили нам в лес и мы ели в тени деревьев. Пища была незамысловатая — неочищенный рис с овощами, бананы, изредка — сушеная рыба. Но мы всегда съедали с удовольствием все, что нам давали. После обеда был короткий отдых, когда мы валялись в холодке леса, еще лучше, ловили рыбу в ближайшей речушке. Рыба водилась в любом ручье, чаще всего это была мартинико. Вообще-то мартинико не едят, считается, что это рыба дрянная. Но на Давао она очень крупная, мы к ней привыкли, и она нам стала даже нравиться.
Перед заходом солнца по сигналу бригадира мы строились и шагали в лагерь. Дальше весь вечер был наш, до самого отбоя. Заключенные играли в разные игры или просто шатались по лагерю, болтали. Я часто навещал Будлонга, у нас с ним было много дел. Я, например, хотел, чтоб он обучил моего щенка, как он учил свою Бантай. Будлонг прекрасно учил собак разным трюкам. Щенок уже умел подбирать и приносить вещи, караулить по приказу. Щенок быстрей учился, когда его мать Бантай была рядом. Мы брали собак с собой в лес на работу.
По воскресеньям нас не посылали работать, и мы целый день отдыхали. Заключенные не ходили к воскресной мессе, потому что в лагере не было священника, а ближайшая церковь находилась в городе Давао, до которого восемь часов пути. Верующие очень страдали от этого и проводили примерно час за чтением религиозных книг. Если кто-то интересовался, зачем это им, они объясняли: ну, а если согрешил человек и хочет исповедаться и получить отпущение грехов? Или, скажем, нуждается человек в том, чтоб его наставили? Или умирает и желает причаститься?