Он нашел ее за поворотом высохшего русла, где в тени большого мангового дерева приютился колодец. Кувшин у нее уже был наполнен, и она скатывала свой платок в широкий жгут, чтобы положить его на голову под дно кувшина. Не глядя в сторону незнакомца, она опустилась на корточки, собрав юбку между колен, и нагнула кувшин, чтобы отлить лишнюю воду; потом, поддерживая кувшин за край и за дно, начала его поднимать. Медленно встала на одно колено, передохнула, держа кувшин на другом и смахивая капли воды с его боков, и одним ловким движением водрузила его на голову, поднимаясь на обе ноги. Она все же слегка пошатнулась, и вода из кувшина выплеснулась ей на грудь, намочив лиф, который сразу прилип к телу. Придерживая кувшин, она свободной рукой оттянула материю от груди. После этого, так ни разу и не подняв глаза на молодого парня, она прошла мимо него. А он безмолвно глядел на нее, стоя рядом со своим буйволом, который усердно щипал скудную траву на дне ущелья.
Парень не мог оторвать взгляда от гибкой фигурки с кувшином, пока она не скрылась за поворотом русла. Только тогда он подвел буйвола к колодцу и привязал к манговому дереву.
— Какие у нее белые и гладкие руки! — сказал он своему неясному отражению в воде, нагибаясь, чтобы опустить ведро — обрезанный сверху бидон из-под керосина. — А какие густые и черные волосы! — Ведро с грохотом упало в воду и сразу наполнилось. Он швырнул шляпу на траву и ухватился за бамбуковый тяж обеими руками. Крученая веревка врезалась в загрубелые ладони, и он думал о том, как девушке больно, наверно, было ее тянуть.
Он поставил ведро на плоский камень, и буйвол стал пить.
— У-у, чертяка! — сказал он добродушно, ткнув буйвола в бок, когда тот наполовину опорожнил ведро. — Пыхтишь, как сам Кабунтитиао!12
Словно в ответ на его слова, из раздувшегося брюха животного донеслось низкое, утробное урчание. Парень снова привязал буйвола к дереву, и тот стал лениво тереться о ствол. Солнечные лучи падали отвесно и вонзались в круп животного. Парень подтолкнул его в тень, а сам стал обмахиваться широкополой шляпой. Жарко... Он даже призывно свистнул ветру с моря, но напрасно: воздух оставался недвижим.
Время шло. Он нахлобучил шляпу и поспешил по ущелью к тропинке, а оттуда — вверх, к оставленной на дороге двуколке. Достал из нее джутовый мешок и перекинул его через плечо. Свободной рукой набрал охапку сена со дна повозки и пошел назад, к колодцу. Стараясь не ступать на острые, раскаленные камни, он перескакивал с одной поросшей травой кочки на другую, теряя за собой пучки сена.
Он дал сена буйволу. Между тем круп животного снова оказался на солнце.
—Дурень! Хочешь живьем изжариться... — проворчал он, шлепая буйвола по спине. Тот только взмахнул хвостом и продолжал жевать; сухое душистое сено хрустело на его зубах, слюна текла изо рта, цепляясь за жесткую щетину, бахромой окаймлявшую толстую нижнюю губу, и падала на землю, блестя и испаряясь в знойном воздухе.
Парень достал из мешка отшлифованную скорлупу кокосового ореха. Скорлупа была распилена на две неровные половины; меньшая служила как бы крышкой и могла свободно скользить вверх и вниз по веревочке, продетой через отверстия в обеих половинках скорлупы. В большой половине был вареный рис, еще не остывший. Сверху на нем лежало яйцо, которое ко времени обеда испеклось почти вкрутую. Затем из мешка были извлечены: бамбуковая трубочка, заменявшая солонку, кусок постного сахара, завернутый в банановый лист, и несколько засушенных креветок. Он расстелил в тени мешок, разложил на нем свою нехитрую снедь и приготовился есть. Но прежде достал из колодца ведро с водой и поставил его на камень рядом с деревом. Сам сел на другой камень и, запустив пальцы в рис, принялся за еду, время от времени запивая прямо из ведра.
Трапеза была в самом разгаре, когда из-за поворота снова показалась девушка. Она сменила мокрый лиф.
Не поднимая головы, он украдкой наблюдал за ней, продолжать еду стало как-то неловко, но пальцы машинально отправляли в рот щепотки риса... Он напрягал глаза, стараясь посмотреть на нее из-под сведенных бровей... Ах, какая красивая!..
Округлые бедра девушки плавно сужались книзу, стройные ноги двигались легко и естественно. А с каким застенчивым достоинством несла она на точеной шее свою изящную головку!..
Когда она подошла к нему, он не осмелился поднять глаза и чуть не подавился. Она поставила свой кувшин в углубление меж камней. Он пришел в себя, услышав, как она тянет кверху бамбуковый тяж с ведром, и, взглянув ей в лицо, увидел ее глаза. Они были карие и отвечали ему серьезным, без тени смущения взглядом. Он сразу осмелел:
12 Кабунтитиао — верховное божество илоканцев до принятия ими христианства.