— Ну хватит, хватит, — остановил я его излияния. — Прекрати это, Магно. Я сделаю это потому, что хочу тебе помочь. Может быть, когда-нибудь и мне понадобится твоя помощь. Вот и все.
— Что мне в тебе особенно нравится, Ник, так это то, что ты правильно используешь свое образование.
— Кстати, Магно, — снова прервал я его, — откуда ты взял, что твоя девушка из Арканзаса высокая и полная?
— Так она написала в письме.
— Ты хочешь сказать, что это Кларо сообщил тебе, что она так написала?
— Совершенно верно.
— А она не присылала тебе свою фотографию?
Магно порылся в карманах, извлек старый потертый
бумажник и среди счетов и журнальных вырезок отыскал потрепанную фотографию.
— Вот, это — она, Ник.
Я взглянул на фотоснимок, блеклый и захватанный пальцами. По нему вряд ли можно было определить возраст девушки, ее рост и вес.
— Ну, и что говорит Кларо, какого она роста?
— Пять футов и одиннадцать дюймов, — ответил он. — Но мне все равно. Правда, все равно. Мне нравятся высокие девушки.
—Всем они нравятся, Магно, — пошутил я, с трудом удерживаясь, чтобы не добавить: «Особенно таким коротышкам, как ты». А какой у нее вес, что на этот счет говорит Кларо?
— Сто девяносто пять фунтов... на босу ногу, — серьезно ответил он. — Но это меня нисколько не беспокоит. Мне нравятся полные девушки. Правда нравятся.
— Всем они нравятся, Магно, — сказал я и чуть не добавил: «Особенно тем, что в весе петуха, как ты». — Но вместо этого поддержал его. — Действительно, какое имеет значение рост или вес девушки, если по-настоящему ее любишь.
У маленького филиппинца даже ноздри раздулись от возбуждения.
— Я люблю ее, Ник.
— Вижу, что любишь.
— Так ты напишешь ей письмо от моего имени?
— Разумеется, Магно.
Он быстро сбегал к себе в комнату и возвратился с карандашом и блокнотом почтовой бумаги в руке. Он захватил с собой зачем-то и словарь. Заложив руки за спину, он несколько раз обошел вокруг стола; остановившись передо мной, сморщил свою обезьянью рожу и начал диктовать.
Магно Рубио. Четырех футов шести дюймов ростом. Темный, словно кокосовый орех. С маленькой, как у черепахи, головой. Филиппинский парень, влюбившийся в девицу пяти футов и одиннадцати дюймов ростом — сто девяносто пять фунтов мяса и костей на босу ногу. Девицу вдвое толще и вдвое выше его, как говорил Кларо...
— А как же ты познакомился со своей Кларабель? — поинтересовался я у Магно.
— Я отыскал ее в журнале, — объяснил он.
— Где?
— Ну знаешь, в одном из этих журналов, которые дают имена и адреса девушек за один доллар.
— В журнале «Одинокие сердца»?
— Да, вроде, в нем.
— Но ты ведь, кажется, не умеешь читать, Магно?
— Ну, Кларо прочел мне.
— Это он выбрал для тебя Кларабель?
— Он. А что?
— Нет, ничего. И ты, разумеется, дал ему за это доллар.
Магно согласно кивнул черепашьей головой. Поковырял пальцем в волосатой ноздре. Вытащив оттуда нечто, он некоторое время сосредоточенно рассматривал это нечто, потом стряхнул на пол и вытер руку о штаны.
— И сколько времени ты уже переписываешься с нею?
— Три месяца. Ты помнишь, когда мы собирали помидоры, мне не хотелось работать? Это было как раз перед тем, как я нашел Кларабель.
— А, помню, помню, Магно.
— Ты знаешь, Ник, столько времени мне было не для кого работать, — пояснил он. — А когда я нашел Кларабель... — Он поперхнулся едкой табачной жвачкой, на глазах его выступили слезы.
— Понимаю.
— Ну и вот почему я с тех пор работаю как вол, каждый день. И ни о чем не жалею.
— Это — вдохновение, Магно.
Он оперся подбородком на руки, а я глядел на него и пытался представить, какие мысли рождаются в его куриных мозгах. Я припомнил, как около трех месяцев тому назад он целыми днями торчал один в бараке, мечтательным взором рассматривая страницы дешевых журналов. Я знал, что он не умеет читать, но эти журналы были щедро иллюстрированы фотографиями голых и полуголых девиц. Я вознамерился было обучить его алфавиту, потратил на это несколько дней, но он совершенно не мог сосредоточиться. Все тут же вылетало у него из головы — мысли его были заняты соблазнительными картинками. Он оправдывался, врал, что болен или очень занят.
Нет, он не был болен. Или, вернее, заболел любовью. Бригадир распекал его за то, что он отлынивает от работы, а он ссылался на разыгравшийся вовсю артрит. И бригадир оставил его в покое, потому что, если у него и в самом деле артрит, ему нельзя работать в холодную погоду. Уже подступала зима, и помидоры могли померзнуть. Но благодаря нашему природному трудолюбию и выносливости урожай был спасен.
И не был он ничем занят. Совершенно ничем. Ему просто нечего было делать в бараке, потому что у нас был повар, который готовил нам еду, а заодно и убирал барак. Магно Рубио редко стирал свою одежду, если стирал ее вообще. Он носил одни и те же отрепья и не снимал их даже, когда ложился в постель. Сидеть рядом с ним за обеденным столом было нестерпимо: от него несло давно немытым телом, потом, чем-то омерзительным, как от скунса-вонючки. Не то чтобы он ленился стирать, просто не был приучен к чистоте. Или не понимал, что другие люди обладают обостренным обонянием и не переносят этого отвратительного запаха не в пример ему, пеону, который провел всю свою жизнь среди свиней и козлов.
И вот теперь у него появилась Кларабель. Он был влюблен впервые в жизни. И впервые в жизни смердящие лохмотья, прилипшие к его спине, были, наконец, сброшены. Мне вспомнилось, что, когда он сжигал их на заднем дворе, я вынужден был убежать из нашего барака к подножию холма на свежий воздух. Но даже тут мне не удалось спастись: подвел желудок, и я долго проклинал людскую нечистоплотность. Магно между тем обрел человеческий облик. Он был влюблен.
Наступила середина весны, и мы собирали горох по склонам холмов неподалеку от нашего барака. Мы с Магно Рубио работали бок о бок, обирали соседние ряды, начинавшиеся на склоне и заканчивавшиеся на каменном плато, куда местные фермеры выпускали пастись своих коз и овец, не тревожась о том, что они наедятся там ядовитого астрагала. Мы ползали на коленях вверх и вниз по холмам, словно большие коричневые жуки.
Бросив очередную горсть стручков в свою жестянку, я взглянул на него.
— Ну, каковы твои планы относительно Кларабель? — спросил я у него.
— Я хочу жениться на ней, Ник, — ответил он серьезно.
— Так, наверное, надо будет написать ей об этом в следующем письме?
— Я как раз собирался попросить тебя об этом.
— Значит, ты сделаешь ей предложение. А сколько денег ты уже истратил на нее, если не секрет?
Считая, он загибал пальцы и шевелил толстыми губами.
— Больше двухсот долларов, Ник. Обручальное кольцо — семьдесят пять долларов. Часы — восемьдесят долларов. Пара замшевых туфель, кое-что из одежды, браслет с бриллиантом — сто двадцать девять долларов. Да, около трехсот долларов.
— Целая куча денег, Магно.
— Она стоит этого.
— Ну, раз ты так считаешь...
— Я трачу на нее каждый цент, который зарабатываю. Я даже занял немного денег у нашего бригадира под проценты. — Он зашмыгал грязным носом. — Это стоит того, Ник.
— Конечно, конечно, Магно. Так ты хочешь, чтобы я сегодня же вечером написал ей письмо с предложением выйти за тебя замуж?
— Да, Ник. Чем скорее, тем лучше.
— А что если она передумает, когда приедет сюда, в Калифорнию?
Мимолетная тень сомнения набежала на его обезьянье лицо.
— Вряд ли Кларабель может так поступить: она добрая девушка.
— Мне хочется надеяться, что ты прав.
— Я верю ей.
Итак, я написал письмо, в котором Магно делал своей девушке предложение. Тут же от нее пришел ответ. Она сообщала, что принимает его предложение, но, к сожалению, не может пока выехать, потому что у нее тяжело больна мать. Тем не менее она просила Магно выслать ей деньги на билет и некоторые прочие расходы, чтобы, как только старой женщине станет лучше, она могла бы отправиться в путь.