— Кто такой Горио?
—Горио Тиопе, господин адвокат.
Я знал Горио Тиопе. Тоже заядлый петушатник, вполне под стать Денсио, если не хуже.
— А откуда у тебя взялись такие большие деньги?
— Потом я вам все объясню, господин адвокат. Помогите мне вернуть Патринг.
— Посмотрим, что тут можно предпринять, — важно сказал я. — Но дело не простое. Вы не состояли в законном браке, следовательно, нет оснований для возбуждения судебного преследования. Тем не менее я попробую поговорить и с Патринг. Может быть, что-нибудь получится.
Мне хотелось задать еще один вопрос, но, как адвокат с двухдневной практикой, я не решился. Впрочем, Денсио сам понял.
— Вы не беспокойтесь, господин адвокат, — сказал он. — За вознаграждением дело не станет. Только бы Патринг вернулась...
То ли из жалости к Денсио, то ли поверив его обещанию хорошо заплатить, я в тот же день занялся этим безнадежным делом, тем более что других у меня и не было. Я разыскал Горио и слегка припугнул его туманными намеками на возможность наказания. Он сначала уперся, но когда узнал, что я и мой клиент заинтересованы только в возвращении Патринг, а не в пятистах песо, то сам вызвался уговорить легкомысленную невесту вернуться к прежнему жениху. Я подождал минут пятнадцать, пока они разговаривали в доме, а потом появилась Патринг с легкой сумкой, и я отвел ее к своему клиенту.
Так я выиграл свое первое дело.
В понедельник сияющий Денсио снова появился у меня в конторе. С бесконечными благодарностями он вручил мне сто песо. Это был мой первый гонорар на адвокатском поприще, — честно говоря, никогда мне не приходилось держать в руках столько денег. Я даже потерял на время дар речи и забыл спросить, откуда у него такие деньги. Опомнился я, только когда он уже спускался по лестнице. Я окликнул его и попросил вернуться. Старик нехотя повиновался.
— Денсио, — начал я, — женщины бросают тебя не в первый раз, и ты всегда легко мирился с этим. Это всем известно. Почему же ты так упорно добивался возвращения Патринг?
— Видите ли, господин адвокат, — серьезно сказал Денсио, — если бы Патринг ушла к кому другому, а не к Горио, я бы не стал хлопотать. Но все дело в том, что Патринг приносит удачу в петушиных боях. После того как она пришла в мой дом, я ни разу не проиграл. А Горио мой постоянный противник: он всегда ставит против меня. Так вот, пока мы жили с Патринг, я выиграл несколько сотенок. А как только она ушла к нему, я сразу же проиграл пятьдесят песо. Вчера, после того как вернулась Патринг, я снова ставил против Горио и, конечно, выиграл. Те самые сто песо, которые я заплатил вам. А остальные я у него выиграю за неделю. В нашем деле главное — везение.
АНДРЕС КРИСТОБАЛЬ КРУС
Андрес Кристобаль Крус (род. в 1929 г. в пров. Пангасинан) — известный писатель и переводчик, журналист. Пишет на английском и тагальском языках. Окончил Университет Филиппин. В 70-х годах был личным секретарем мэра Манилы, техническим помощником в секретариате президента.
С 1974 г. директор Бюро стандартов средств массовой информации. Наибольшей популярностью пользуются сборники А.-К. Круса «Белая стена. Избранные рассказы о Тондо» на английском и «Во время моей любви» на тагальском языке. Лауреат нескольких высших национальных премий.
БЕЛАЯ СТЕНА
Магдалина, я увидел тебя издалека; засохший пальмовый лист укрывал твою грудь, защищая ее от последних лучей заходящего солнца; они били вкось через пыльные проржавелые крыши лавчонок, теснившихся перед шлюзным затвором канала, выхватывая из тени лицо и плечи двадцатидвухлетней женщины. Ты укрывалась от солнца за изъеденной термитами сваей нашей многоквартирной трущобы — аксесории. Я даже разглядел бретельку сорочки — она сползла со смуглого плеча и выглядывала из-под рукава выцветшей блузки; давным-давно моя мать подарила тебе эту блузку, и тогда цветы и листья на ней были зеленые, яркие. Ты стояла с метлой в руке, прислонясь к свае, длинные волосы спадали на правое плечо.
Между тобой и белой стеной на задворках табачной фабрики по ту сторону канала, между тобой и парапетом едва горел костер; языки пламени лениво лизали окутанную сизым дымом кучу мусора, и ты неотрывно глядела на огонь, даже когда по земле поползли сумерки, неведомо откуда взявшиеся, — может, их вынесло вместе с грязной пеной из всех трех шлюзных ворот канала? — поползли, выжидая восхода луны. Взойдет полная луна и осветит город и его трущобы, белую стену и шины, похожие на огромные подгорелые пончики, сваленные грудой возле пивной Паулы, где всегда пахнет мочой. Поднявшийся ветер раздул наконец костер, мусор сгорел, а пепел, зацепившись за хвост ветра, завертелся, закружился и постепенно осел на земле у парапета. Ты все еще смотрела на огонь, и я подкрался сзади, ступая почти на цыпочках по неровным гранитным плитам, которыми была вымощена улица со стороны канала. У тебя за спиной я произнес тихо-тихо:
— Магдалина.
Но ты услышала, ахнула от изумления, увидев меня, и выронила метлу; потом, подхватив пальцем капризную бретельку, упрятала ее под рукав блузки. Я поднял метлу, взял пальмовый лист и сказал:
— Вот какой у тебя был вид перед тем, как я тебя окликнул.
Я прислонился к свае, изображая тебя: губы надуты, в глазах отчаяние женщины, потерявшей что-то бесконечно дорогое, на лице — маска обиды, а за ней — может, мне показалось, Магдалина? — желание разрыдаться. Я передразнивал тебя, думая, что ты улыбнешься или даже засмеешься. Это получилось совсем не смешно, и я вдруг почувствовал себя ужасно глупо: зачем я это делаю? И тогда я спросил:
— Что случилось?
И ты сказала:
— Ничего... ничего.
Быстро темнело. Анонг зычным голосом позвал свою дочь Кончинг домой готовить ужин.
— Не придешь — выпорю, сукина дочь! — орал он.
Из пивной Паулы доносилось пьяное гоготание и довольный визг смазливой официантки Долорес. Спекулянт лавочник Тангкад кричал какому-то посетителю:
— Убирайся вон!
Посетитель — это был Виктор Тигас — вышел из лавки, клятвенно обещая, что когда-нибудь притянет Тангкада к ответу. У лавки собралась толпа, и ты со словами: «Поднимемся к нам, Крис», — торопливо увлекла меня за собой. Оранг, стоявшая в дверях, покачала головой:
— Снова Виктор буянит.
Под первым пролетом лестницы молодая парочка стыдливо разомкнула объятия. В одной из квартир, громко хрюкая, дергался привязанный к ножке стола поросенок, и стол ударял о низкую бетонную перегородку, отделявшую подсобные помещения и кухню; оттуда несло давно не мытой уборной и подгорелыми соевыми бобами; тонкая струйка дыма, выползавшая из кухни, заполнила всю лестницу, и в сизом дыму, висевшем в воздухе, тускло светила лампочка. Оранг, все еще стоя у свисавшей с петель створки входной двери, торопила свою дочь Литу, которую отправила за уксусом, и спрашивала прохожих, забрали ли Виктора в полицию. Ты задержалась у лестницы и выжидательно посмотрела в сторону Оранг. Белая стена напротив через канал теперь расплылась широким серым пятном. Маленькая Лита, подбежав к двери, протянула матери чашку с уксусом и сказала, что полицейский — приятель Виктора. Тогда ты снова позвала меня за собой, но вдруг спохватилась, что забыла внизу метлу, и нижние жильцы могут ее прибрать к рукам. Я засмеялся, и ты сказала с обидой в голосе:
— Метла тоже стоит несколько сентаво.
Мы поднимались по стершимся ступенькам, глушившим шаги, и я тихо напевал твою любимую песенку о фиолетовых сумерках, окутавших спящий сад, и звездах, мерцающих в небе.
На площадке между двумя коротенькими пролетами я снова спросил тебя, что случилось. Ты ничего не сказала в ответ, Магдалина, и молча переступала со ступеньки на ступеньку; я шел следом и больше не напевал. На стене перед вторым пролетом висела литография, изображавшая Спасителя, — он глядел на нас, пока мы поднимались, и пламя лампады освещало его неисцелимые раны.