— Вполне. Будет заниматься искусством — на здоровье. Займётся политикой — не обессудь. Но она не займётся.
— Ты думаешь?
— Зачем ей антисоветчина? Да и жизнь гастролирующей певицы не оставляет времени на политику. Хотела бы стать политиком — давно была бы депутатом Моссовета. Или даже Верховного Совета.
— Это да, гастроли выматывают. За два месяца устаёшь больше, чем за полгода дома.
— Именно. А представляешь — год за годом в разъездах? Милан, Мадрид, Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро, Мельбурн, Сидней…
— Представляю, — вздохнул папенька, — представляю…
Но успокоился.
Мы вернулись в дом, в семейный круг, и минут через двадцать папенька сказал, что пора и честь знать, что мы устали, что нам нужно отдохнуть.
На прощанье девочки вручили Анне заграничный подарок, предметы дамского туалета и косметику. А я папеньке — набор пластинок «Десять главных премьер 1977», оперные записи с партитурой, либретто, фотографиями.
Где он их ещё услышит, те премьеры?
Вечер прошел уютно и спокойно. Спели колыбельную, смотрели на небо.
В понедельник я копал картошку. Ми и Фа мне помогали. А Лиса и Пантера отправились в город, руководить «Поиском», оставив мне килограмма три рукописей. Читай, раз ты читатель!
Я и не прочь. Но после картошки.
Уродилась на славу, будем считать хорошей приметой. Неспешно выкапывал, одна сотка — три часа. Вышло шестьдесят шесть вёдер, каждое вмещает девять килограммов картофеля, проверено. Недурно, совсем недурно. У дедушки бывало и побольше, но год на год не приходится. Зато отборная, гладкая, и, как обещает Андрей Петрович, кудесник огорода, отлично сохранится до будущего лета. Неспешно разложил клубни под навесом, пусть немножко подсохнут. Обещанный антициклон не опоздал, ветерок не жаркий, не холодный, овевал мое чело, и чувствовал я приятную истому потрудившегося на земле интеллигента. Не дармоед городской, сам, своими руками собрал урожай!
А тысячи и тысячи студентов, научных сотрудников, инженеров и прочих лиц как бы умственного труда, сейчас собирают урожай на колхозных полях. Чувствую ли я с ними единство? Нет. Я собрал урожай для себя и близких, как какой-то единоличник доколхозного времени, они же трудятся на благо всей страны, а шире — всего прогрессивного человечества. Какое же может быть сравнение?
Но чувствовал я себя почему-то отменно.
Воскресные газеты обо мне уже не писали. Хватит. Довольно уже написанного. Нет, конечно, я теперь буду частенько появляться на страницах и «Комсомолки», и «Советского Спорта», да и другие газеты не прочь взять у меня интервью или осветить соревнования с моим участием.
Но совершенно не хочется — участвовать. Сгоряча я пообещал сыграть в чемпионате страны, а теперь думаю: нужно ли? Знаю, собираются играть Геллер, Таль и Нодирбек. Понятно, пока я ел, они смотрели. Ну, не ел, а играл. Им и самим теперь хочется.
А мне это зачем?
А нужно.
Выступить, показав, что есть в пороховницах не только порох, а много чего. А потом заняться другими делами. У меня и список уже составлен. На половину записной книжки.
И это только в первом приближении. Общий план, не детальный. Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert — это дело хорошее. Куда лучше панического бегства. Но сейчас я не знал, что ждёт меня завтра.
Папеньку-то я ободрил. Но сам уверен не был. Слова Тритьякова — это только слова. Благие намерения. Тритьяков по большому счёту человек-то незначительный. Значительность ему придаёт Андропов. Без него он ноль без единицы. Ну, не ноль, конечно, но вполне может быть задвинут куда-нибудь на дальнюю пыльную полку. Что будет с маменькой, решают на уровне Андропова, генерал лишь передал мне слова Юрия Владимировича. Не будет Юрия Владимировича, политика изменится. Как? Не знаю. Может, прибавится строгости. Или, напротив, приоткроют форточку на полпальца?
А Юрий Владимирович вряд ли переживёт этот год. В некрологе напишут либо «скоропостижно», либо «после долгой продолжительной болезни». И всё.
У нас всегда умирают либо так, либо этак. От геморроидальной колики, как Петр Третий, апоплексического удара, как Павел Первый, и так далее, и так далее. Состояние здоровья Ленина было глубочайшей тайной, все думали — отдыхает, гуляет в Горках, с детишками хороводы водит, с печниками о русской словесности беседует. Вот-вот поправится и возьмёт вожжи в руки. Сам Калинин шестнадцатого января двадцать четвертого года на тринадцатой конференции РКП(б) уверял делегатов: скоро, скоро, потерпите немножко.
Скоро, да.
Смерть Брежнева — что я знал о ней? Лишь то, что из того, что я знал и видел, она представлялась мне весьма неожиданной.