Двадцать восьмого ноября центральные газеты опубликовали статью Суслова, которую жадные до сенсаций западные обозреватели поспешили назвать программной. Суть статьи заключалась в том, что жить нужно скромнее. Не гнаться за показной роскошью, а обращаться к советским традициям. Оттачивать навыки и мастерство, непрерывно самосовершенствоваться, идти дальше, развиваться и крепнуть, тем самым крепя могущество нашей великой державы.
Насчёт показной роскоши Михаил Андреевич сильно сказал. Нет, если роскошью считать ковёр машинной работы на стене, вазу хрустального стекла, или перстенёк с синтетическим рубином, то… Но какая же это роскошь? Нет, вы не знаете, что такое роскошь!
Однако с первого декабря цены на золотые изделия и в самом деле подскочили. На сто двенадцать процентов. Бедная, бедная Максимова!
И Спорткомитет объявил давно ожидаемое: призовые по просьбе шахматной общественности стали скромнее. Действительно, где это видано, чтобы за игру, то есть за развлечение (причём развлечение, не требующее усилий, сиди, да играйся деревянными куколками), платили вдесятеро больше, чем зарабатывает в год врач или учитель? И на нынешнем чемпионате призовые срезали. Чемпион — три тысячи, серебряный призёр — две, бронзовый — одна. И это много, но из уважения к традициям… Правда, возможность купить вне очереди автомобиль сохранили, «Волгу», «Жигули» и «Москвича» соответственно. Из каких сумм? А нет денег, то и не покупайте!
И случилось то, что случилось. Чемпионы снялись с соревнования. Обострились старые болячки, накатило утомление, и вообще — почему первенство страны проводят в декабре, в самое тёмное время года?
Я не снялся, за что в спину пускали штрейкбрехера. Но стоило оглянуться — и сладенькие улыбочки, и «если бы не подкачавшее здоровье, я бы тоже, непременно».
Ветеранов можно понять. Положим, и три тысячи, и даже тысяча за месяц работы — недурно. Но ещё войди в тройку! За девятое же, последнее призовое, платили семьдесят рубликов, а это уже никуда не годится. А занявшим места с десятого по восемнадцатое, не платили ничего. Вот и блистала элита своим отсутствием. И Геллер не приехал, и Нодирбек. Оба будут играть в Гастингсе, персонально пригласили. Как же, тренеры Чемпиона Мира!
Нет, не вся элита отсутствовала. Был Полугаевский, да и остальные отнюдь не слабачки. Из восемнадцати участников — пятнадцать гроссмейстеров, турнир двенадцатой категории, и то лишь потому, что у юного Каспарова официального рейтинга нет, не успели оформить документы. Но чемпионов мира тоже нет. Кроме меня.
Придётся отдуваться за всех.
И я отдуваюсь. Сегодня десятый тур, экватор позади. У меня рядовые победы. Убедительные. Разгромные. «Он расправляется с нами, как коршун с цыплятами», повторил классика Цешковский.
И вот хозяин турнира, Тамаз Георгадзе, решил, что не даст себя разгромить. Он сильный шахматист, не побоюсь слова — мыслитель. И выбрал интересную тактику: собрался проиграть по времени.
Наконец, за десять минут до истечения времени, он сделал ход ладьёй — и предложил ничью.
Я задумался. Не только для вида. Ничью с хозяином чемпионата сделать можно — дань уважения организаторам, и вообще… И с Тамазом я уже играл, в семьдесят пятом, в Дечине. И тогда согласился на ничью.
Но сейчас не семьдесят пятый, и не Чехословакия, где мы, он и я, представляли одну страну, спиной к спине против всего мира.
И, продумав десять минут, я сделал ответный ход.
Тамаз виду не показал, что недоволен. Гордости и благородства у Тамаза на десятерых хватит. Просто ушёл в позицию, и, похоже, не вернётся.
Чемпионат очередной раз проходил в Доме Железнодорожников. Теперь в Тбилиси. Красивое здание, башенки как ладьи, играть — одно удовольствие. Немного свежо, что мне по душе. И ощущение, будто находишься в замке какого-нибудь гостеприимного маркиза. Карабаса, да. Зрителей много, в основном молодёжь, рьяно болеют за своего, за Тамаза. Он идёт хорошо, пока на четвёртом месте.
Ну, проиграет мне, так ведь все проиграют, я уж постараюсь. Последний чемпионат для меня, нужно отметиться. Нет, не зарекаюсь, что никогда-никогда, но не думаю, что буду играть на чемпионатах страны впредь. Зачем? Пусть другие дерзают, тот же Каспаров, который, попав на шестнадцатом ходу под мою матовую атаку, чуть не расплакался прямо за доской. А нечего было лезть на рожон, играть против меня Бенони. Но в пятнадцать лет осторожность скорее порок, чем доблесть. А лет через пять начнёт матереть, а через десять редкая птица сумеет играть с ним на равных.