Это было совершенно неожиданно, хотя на протяжении многих лет нас связывали какие-то флюиды. Н.С.Хрущев с симпатией относился к моему отцу, нередко к новогодним праздникам даже присылал моченые арбузы.
В марте 1953 г. после известных событий три секретаря ЦК Суслов, Поспелов и Шаталин пригласили меня к себе и, спросив, где я работал до аппарата ЦК (хотя они, несомненно, это знали), объявили, что мне и следует вернуться в Московский университет. Однако через неделю что-то произошло: меня вновь пригласила упомянутая троица и сообщила, что мне необходимо на пару лет уехать из Москвы для приобретения опыта местной партийной работы. Это была депортация. Были предложены Челябинский и Ростовский отделы науки обкомов партии. Я согласился на Ростов, где некогда раньше живал. Пара лет превратились в судьбу, но это уже другой разговор.
Было ясно, что кто-то вмешался в решение вопроса и, судя по составу троицы – не менее, чем первый секретарь ЦК. Это не мог быть Маленков, отношение которого к нашей фамилии было известно. Это не мог быть Берия, в проскрипционных списках которого я имел честь числиться под №117 (об этом информировал меня зав. отделом административных органов ЦК КПСС Афанасий Лукьянович Дедов, который после ареста Берии был привлечен к разбору его архива).
Более того, летом 1954 г., когда я работал в Ростовском обкоме, неожиданно меня вызвали на ВЧ. Говорил Никита Сергеевич. Вот его слова: "Мы с Булганиным решили, что Вам следует вернуться на работу в Москву. Как Вы относитесь?" Я поблагодарил Никиту Сергеевича и сказал, что готов с полней энергией работать там, куда меня направит ЦК. Однако, по-видимому, не все вопросы решали Хрущев и Булганин: разговор не имел последствий.
Таково предисловие встречи в Крыловской. Станция расположена примерно в ста километрах от Ростова среди чудесных кубанских степей. Я подъехал заблаговременно и оказался на совершенно пустом перроне. Внезапно из будки выскочил железнодорожник: "Вы такой-то?"
– "Да".
– "Что же Вы не сообщили, вот и литер уже идет". Я, разумеется, попросту не знал, кому докладываться, а литер действительно тормозил у перрона.
Открылась дверь. Меня пригласили в салон. Там стоял стол, застланный белой скатертью, на которой не было ничего, кроме маленькой коробочки с лекарствами. За столом в одиночестве сидел Никита Сергеевич, его первая реплика была ошеломляющей:
– Я тоже выступал против Лысенко, был его противником.
Хрущев подробно рассказал, как ему на Украине пришлось вести борьбу за расширение посевов озимой пшеницы и сокращение яровой, поскольку последняя, несмотря на свои высокие качества, дает неустойчивые и низкие урожаи, плохо перезимовывая в южных районах. Позицию украинцев не поддержал Лысенко, подвергнув их критике на страницах печати. Хрущев предполагал, что это выступление Лысенко было инспирировано Маленковым.
Что же изменило позицию Хрущева? По его словам, предложение Лысенко улучшить показатели молочного стада коров путем скрещивания с джерсейской породой. Эти "жирномолочные" джерсейские бычки получили на время широкое признание, благодаря очередному пропагандистскому шуму со стороны Лысенко. Вероятно, против этих бычков нечего возразить. Однако позже я выяснил, что и эта идея не была оригинальной. Попалась мне книга известного русского животновода Е.А.Богданова "Менделизм и теория скрещивания", изданная студентами Московского сельскохозяйственного института еще в 1914 г. Так вот в этой книге рассказано о том, как скрещивание джерсейской породы с красным датским скотом или абердин-ангусами дает прирост жирности в молоке.
Наша встреча продолжалась до прибытия в Ростов, где состоялась немая сцена, почти по Гоголю. На перроне – члены бюро Ростовского обкома. Открывается дверь, и на ступенях вагона мы с Никитой Сергеевичем. То-то было удивление.
Однако до этого нам удалось еще обсудить несколько тем. Одну из них инициировал я.
Было совершенно естественным, что, приехав на работу в Ростов, я сразу же стал знакомиться с научным наследием Н.И.Вавилова, который создал на Северном Кавказе два центра исследований: Отрадо-Кубанскую и Майкопскую станции Всесоюзного института растениеводства (ВИР). По этой проблеме у меня возникла переписка с руководителем ВИРа, академиком Петром Михайловичем Жуковским. Я выражал беспокойство о судьбе вавиловского наследства. Вот что он мне ответил.
Глубокоуважаемый Юрий Андреевич!
Благодарю Вас за доброе письмо. Отлично знаю, что Вы химик и философ, окончив 2 факультета. Но мимолетное знакомство наше состоялось на кафедре генетики у А.Р.Жебрака, Вы тогда ведали Отделом науки ЦК КПСС и интересовались генетикой. Я заведовал кафедрой ботаники в ТСХА. С тех пор совершилось множество событий. Я рад, что Вы стали университетским профессором.
В 1961 г. я добился освобождения от должности директора ВИРа. Работать стало невозможно. Лысенко снова стал Президентом, Ольшанский был Министром. В ВИРе опять вошли в моду завиральные идеи. Мне удалось уйти, и я был рад этому: мне надо было писать. В том же году я сдал рукопись 4-го издания "Ботаники" в издательство "Высшая школа", – она лежит там в холодильнике, ибо в ней упомянуты гены, ДНК, мутации, наличие внутривидовой конкуренции и пр., а в экспертной комиссии сидят "отборные молодцы". Далее, я взялся за 2-е издание своего труда "Культурные растения и их сородичи (систематика, география, цитогенетика, экология и происхождение)". Первое издание было переведено на английский язык и разошлось. 2-е издание я готовил в 2-х томах (80–90 печ. л.). 1-й том закончил и передал "Сельхозгизу". Но его тоже заморозили (боятся цитогенетики). 2-й том ныне пишу и осенью закончу. Таким образом, уйдя из ВИРа, я получил возможность оформить свой долголетний материал. Директором ВИРа, по приказу Ольшанского, назначен был Сизов. Оба они – люди невежественные, бездарные, но ретивые в проведении сегрегации среди биологов.
Таким образом, я теперь не могу влиять на Майкопскую опытную станцию. Туда опять проник Тетерев, пират в науке о плодовых растениях. Хорошего специалиста Ковалева сдали на пенсию. Там нет вдохновителя, нет сплоченного идейного коллектива. Правда, коллекция переносится на новое место, это очень нужная операция, – но с отходом Ковалева дело могут испортить. Лесосады вошли уже в широкую практику. Овощными делами ведает Д.Д.Брежнев, человек грамотный, но с овощами в СССР дело вообще обстоит очень плохо. Если бы Вы поехали на Майкопскую станцию и повидались с Николаем Васильевичем Ковалевым, – он рассказал бы Вам обо всей ситуации. Д.Д.Брежнев бывает там наездами из Ленинграда.
Во 2-м томе своей рукописи я половину посвятил ресурсам плодовых и овощных растений. Мне кажется, я пишу очень нужные, полезные книги, но я дервиш среди нынешних вельмож в биологии. Конечно, я буду добиваться опубликования, ибо я коммунист с 1940 г. и не намерен примириться с произволом околонаучных очковтирателей.
Благодарю Вас за Ваши ценные публикации, за доброе внимание.
С приветом, уважением и пожеланиями Вам здоровья и творческих побед