— Жив, — кивнул Саид. — И недвижим. Ты не была нужна ему здоровому, неужели ты думаешь, что больной он захочет принять тебя?
— Дай мне развод! — четко проговаривая каждое слово, повторила Жади.
— Нет! — резко повысил он голос. — А впрочем, если только… Если ты приведешь сюда Хадижу и при ней изъяснишь свое требование во всех подробностях. Тогда я подумаю и, возможно, дам тебе желанный развод. Давай, расскажи все дочери! — вновь закричал обманутый муж.
— Саид! — одернул его дядя Али. — В моем доме ты не будешь разговаривать таким тоном! Держи себя в руках!
— Даже не мечтай, — сквозь зубы процедил Саид, обращаясь к Жади. — Скоро моя свадьба, и я хочу, чтобы ты танцевала на ней. И ты будешь танцевать! Я все сказал.
Он удалился, от ярости топая ногами так, будто вколачивал ими сваи в пол. Жади в отчаянии сорвала с себя платок и бросилась наверх по лестнице в комнату, чуть не сбив по дороге озадаченного дядю. Зорайде все это время стояла, не шелохнувшись от трепета. Наконец она нашла в себе силы сказать:
— Сид Али, что же это такое делается в нашей семье? За что Аллах нас наказывает?
— Аллах не виноват в людской глупости, Зорайде. Саид посеял семена ветра и пожинает бурю, а ведь я его предупреждал, я говорил, что не стоит ехать в Бразилию и разжигать давно потухший костер. Скольких несчастий можно было бы избежать, послушай он меня тогда! Ах, Зорайде, нам остается только молиться, чтобы эти двое все-таки смогли услышать друг друга. Ведь если этого не произойдет, тогда страшно и представить, какая нас ждет участь…
========== Часть 3 ==========
Лукаса, незадолго до этого преодолевшего непростой перелет через океан, на специальном транспорте доставили домой. Он безучастно лежал на носилках и смотрел вверх, пока санитары протаскивали его в дверь, как какую-то мебель. Около него суетились Альбьери, руководящий процессом, Далва, заливающаяся слезами и причитающая о несчастной судьбе своего мальчика, Леонидас, от беспокойства не знающий, куда себя деть. Дом, с одной стороны, не изменился — все та же лестница и диван со старой обивкой в гостиной, растения в кадках, а гирлянды, развешанные вдоль стены, до сих пор не убрали с Рождества. Однако Лукас не мог отделаться от ощущения, что все вокруг стало иным, чужим, незнакомым и даже отчасти тошнотворным. А может, это просто он сам переменился и видит все не так, как раньше.
Маиза вышла к перилам и пристально посмотрела вниз, прямо в глаза супругу. Он тут же прикрыл их, будто говоря: «Только тебя мне сейчас не хватало». Маиза усмехнулась — от Лукаса нельзя было ждать другой реакции. Она знала, что ее муж принадлежит к породе людей, фанатично бегущих от проблем вместо того, чтобы их решать. Уйти ото всех, закрыться в своей скорлупе, где никто не достанет, где все хорошо, из реальности погрузиться в желанный и бескрайний мир собственных грез — высшее благо для них. Но на этот раз Лукасу бежать некуда, и Маиза поняла, что злорадство в ее душе преобладает над жалостью. Он уезжал, чтобы навсегда воссоединиться со своей ненаглядной марокканкой, о которой мечтал двадцать лет, а вернулся калекой. Определенно, в этом есть некая ирония. Маиза не испытывала по поводу своих эмоций угрызений совести — судьба шутит над людьми куда более бессовестно, так что же тут предосудительного?
— Ему необходимо обеспечить полный покой в течение трех месяцев, — назидательно говорил Леонидасу Альбьери, когда Лукаса наконец разместили на кровати. — Потом он может начать пересаживаться на кресло и понемногу начинать учиться им управлять, но без перегрузок!
— Да-да… — рассеянно отвечал Леонидас, внезапно и очень непривычно для себя притихший. Он в ужасе смотрел на Лукаса, еще недавно бывшего здоровым и передвигавшегося на своих ногах, что людьми воспринимается как естественная обыденность. Феррас-старший вновь почувствовал себя слабым и беспомощным, как когда-то давно. Однажды он наблюдал, как на его глазах угасает любимая жена, а он не мог ничего поделать с проклятой болезнью, отбирающей у него самое дорогое. Однажды он притронулся рукой к гробу сына и осознал, что больше никогда не услышит его голос, не обнимет его и не увидит, как тот взрослеет и мужает. Ныне другой сын Леонидаса оказался в крайне незавидном и уязвимом положении, а он не способен никак облегчить его состояние.
— Я дам тебе контакты одного хорошего реабилитолога, мы когда-то пересекались с ним по работе, — все тем же размеренным тоном вещал Альбьери. — Это прекрасный специалист, он разработает для Лукаса индивидуальную программу занятий, чтобы поддерживать организм в тонусе.
— Лукас, мальчик мой! — хлопотала пожилая негритянка у постели больного. — Тебе удобно? Давай, я подложу под голову подушку. Хочешь поесть? Я как раз испекла твой любимый пирог.
— Далва, ничего не нужно.
— Как же это так — не нужно? Ты вернулся из такой дальней дороги и даже ничего не съешь?!
— Далва, не стоит. Пусть Лукас немного отдохнет, адаптируется к домашней обстановке, а то он кроме больничных палат и самолетов за последнюю неделю ничего не видел.
— Альбьери, давай выйдем ненадолго, я хочу кое-что спросить, — попросил друга Леонидас.
— Спрашивай, Леонидас, — ответил доктор, прикрыв дверь в комнату Лукаса.
— Это… безнадежно? Он не встанет?
— Леонидас, никто не может дать стопроцентной гарантии как в том, так и в другом случае…
— Не надо, не жалей меня. Скажи, как есть. Я знаю, что ты все знаешь — ты говорил с врачами и в Марокко, и здесь.
— Пойми, у Лукаса тяжелая травма. Поврежден спинной мозг, а это очень серьезно.
— Ясно, — обреченно произнес Феррас.
— Но не теряй надежды! Никогда нельзя терять надежды! В практике бывали случаи, когда…
— Альбьери, хватит, — прервал его Леонидас и беззвучно зарыдал. — Ну почему всегда моя семья? Почему беды не приходят в другие дома, почему всегда наш? Селина… Она была так молода, так хотела жить! А Диогу? Как ужасно все сложилось тогда, я до сих пор не могу без содрогания вспоминать вечер авиакатастрофы. И Лукас! Вот за каким, за каким чертом он полез на эту крышу?
— Леонидас, у меня нет ответа на твои вопросы, — со скорбью в голосе произнес седовласый профессор. — Но я верю, что однажды человечество научится побеждать любые болезни и саму смерть. Быть может, кто-то уже сделал серьезный шаг к этой победе?..
— Это все твоя философия, — махнул рукой Феррас и чуть ослабил галстук. — Мне от нее ни капли не легче, от нее никому не легче. Я живу реальностью, а реальность такова, что единственный мой оставшийся в живых сын стал инвалидом! Как мне с этим примириться, как?! Я всегда хотел, чтобы он повзрослел, научился думать своей головой, делал для этого все возможное, и ты только взгляни, какой итог! Разве он думал об отце, когда решил поиграть в супергероя? Думал о дочери? Жене? О Далве, в конце концов? Нет, он думал исключительно о чадре, как какой-то безмозглый мальчишка! И где она теперь, эта чадра, м? Живет своей жизнью, как жила до этого, а нам ухаживать за ним до конца дней!
— Леонидас, ты преувеличиваешь. Со временем Лукас будет вполне способен обслуживать сам себя хотя бы в элементарном.
— Да-а, еще скажи, что он заживет полноценной жизнью! Сидя на этой-то телеге! Мне страшно подумать, что будет с моей семьей, когда меня не станет. Одна надежда на Мел! Вот кто сможет стать достойной наследницей.
Альбьери промолчал. Они с Леонидасом всегда говорили на разных языках, несмотря на многолетнюю дружбу. Вот и сейчас он хотел бы сообщить, что сотворил невероятное, что у Леонидаса есть возможность увидеть покойного сына вновь, но разве станет его кто-то слушать?.. Нет, никто из этой семьи не готов к такому.
***
— Зачем ты пришла? — Лукас устало посмотрел на Маизу, которая специально дождалась момента, когда в комнате больного никого больше не будет.
— А что, нельзя? — изогнула она безупречную по форме бровь.
— Ты решила поиздеваться надо мной, я по твоему лицу вижу. Так вот, знай, Маиза, я чувствую себя сейчас настолько плохо, что никакие твои упреки не сделают мне хуже.