человечек с узким лицом и длинным, уныло свисающим носом и чрезвычайно слабым зрением и дрожал от холода.
– Вам холодно? – спросил Хеллер.
– Нет, просто это реакция на то, что мне пришлось пережить в последние часы, – ответил Эпштейн.
– А скажите честно, зачем вы им понадобились? – спросил Хеллер.
У Эпштейна был такой вид, будто он вот-вот расплачется.
– Да видите ли, все началось тогда, когда я понял, что агенты налоговой инспекции устанавливают или меняют правила по своему усмотрению. В один трагический для меня день я сидел в библиотеке и вдруг обнаружил подлинный принятый Конгрессом закон, а также изданные на его основании инструкции, регулирующие деятельность налоговой инспекции. Я снял ксерокопии с документов. А потом начал, в полном соответствии с законом и инструкцией, вычислять законные суммы налогообложения для нашего факультета и кое для кого из студентов, учитывая все полагающиеся по закону льготы и снижения налоговой ставки. – На какое-то мгновение он замолчал, а потом с тяжелым вздохом продолжил: – Ох, должен признаться, что путь революционера не усыпан розами. Он слишком тернист! И я оказался неспособным идти по нему до конца.
– Так что же все-таки случилось? – спросил Хеллер.
– Местные власти через свои органы налоговой инспекции потеряли два миллиона долларов, которые та до этого незаконно взимала с населения. И все премиальные, которые выдавали Мак-Гиру, О'Брайену и Мэлону, дошли до нуля. – Он снова тяжело и прерывисто вздохнул. – Они никогда не простят мне этого. И будут преследовать меня до конца моих дней. Вам не следовало меня спасать. И вообще, заниматься мной – дело безнадежное.
Хеллер тем временем понемногу счистил с себя приставшую грязь. Потом направился к своим вещам и достал из них повестку. Вернувшись, он подал ее Эпштейну.
– Что означает эта бумага? – спросил он.
Эпштейн внимательно прочел документ, перевернул и посмотрел на обороте.
– Да это просто повестка. Вам предписывается явиться в суд для дачи показаний.
– А в чем заключается эта процедура? – спросил Хеллер.
– О, это очень просто. Сошлитесь на пятую поправку к Конституции, что по существу означает, что вы отказываетесь давать показания, которые могут быть использованы против вас. Тогда вас отправят в тюрьму и станут приводить в суд каждые несколько недель, где вы снова будете ссылаться на пятую поправку и снова отказываться от дачи показаний.
– Значит, в ходе допросов не применяют каких-либо средств, которые могут заставить вас помимо воли рассказать о себе все, что вы о себе знаете?
– Нет, это просто один из изобретенных ими методов держать в тюрьме ни в чем не повинных людей.
Хеллер устремил печальный взгляд на воду.
– Бедные парни, – сказал он.
– Кто, какие бедные парни? – заинтересовался Эпштейн.
– Мак-Гир, Мэлон, О'Брайен и еще семь агентов. Они все мертвы. Видите ли, я подумал, что тут может произойти нарушение Кодекса.
– Они мертвы?
– Да. Взорвалась ваша квартира. И все они погибли.
– Так ведь если эта троица мертва, то и дело мое закрыто. В суде нет и не может быть никаких доказательств, кроме их устных заявлений. А это означает, что охота на меня должна прекратиться.
Дело закончено и закрыто!
– Вот и прекрасно, – сказал Хеллер. – Значит, вы совершенно свободны!
Эпштейн некоторое время сидел молча, а потом челюсть у него задрожала, а по лицу обильно покатились слезы.
– Но если вы свободны, – сказал Хеллер, – то что же все-таки вас огорчает?
Однако прошло некоторое время, прежде чем Эпштейн снова обрел возможность говорить. А слезы продолжали катиться.
– Теперь я уже и вовсе уверен, что буквально в следующую же минуту произойдет нечто совершенно ужасное!
– Да с чего вы это взяли? – воскликнул пораженный Хеллер.
– О, – простонал сквозь рыдания Эпштейн, – вы не знаете моего счастья, мне не пройдет даром такая уйма хороших новостей!
– Что? – растерянно спросил Хеллер.
– Новости слишком хороши, чтобы все сошло гладко. Я просто не заслуживаю такого. Скорее всего вот-вот разразится какая-нибудь всемирная катастрофа, и все сразу же станет на свои места. И не надо уверять меня в обратном!
– Послушайте, – терпеливо принялся втолковывать Хеллер, – с вашими бедами покончено. А кроме того, у меня для вас припасены и другие хорошие новости. У меня есть для вас прекрасная работа.