– Я мог бы вам платить пятьсот долларов в неделю, – сказал Хеллер.
– Нет. Если бы я согласился, то только на сумму в один процент от общего дохода при том, чтобы окончательная сумма не превышала двухсот долларов в неделю. Большего я не стою.
Хеллер молча направился к своему пиджаку и, вытащив из внутреннего кармана две стодолларовые купюры, попытался вручить их Эпштейну.
– Нет, не нужно, – запротестовал тот. – Вы ведь недостаточно хорошо меня знаете. Предложение ваше очень заманчиво. Но принять его я не могу.
– Ну а сейчас у вас хоть какие-то деньги есть? Есть у вас крыша над головой? Ведь дома, где была ваша квартира, больше не существует.
– Это именно то, чего я заслуживаю. У меня вообще больше ничего нет, а переночевать я могу и в парке на скамейке. Ночи сейчас стоят теплые.
– Но ведь нужно что-то есть.
– Подумаешь, я привык голодать целыми неделями.
– Послушайте, – сказал Хеллер, – вы обязательно должны согласиться на эту работу.
– Понимаете, в чем дело: предложение ваше слишком хорошо. Вы же совершенно не знаете меня, мистер Гувер, простите, я хотел сказать – мистер Уистер. Скорее всего вы – добрый, терпеливый и честный человек. Но дело в том, что все ваши филантропические потуги направлены на заведомо проигранное дело. Я никак не могу принять ваше предложение. Они посидели еще немного, свесив ноги с мола и просушивая одежду на солнце. Гудзон снова устремил свои воды в океан, как только спала приливная волна. Первым заговорил Хеллер:
– Скажите, а этнология включена в курс наук, читаемый на факультете административного дела? – неожиданно спросил он.
– Нет.
– А как насчет народных обычаев?
– Нет, конечно. Вы, по-видимому, ведете речь о социальной антропологии. Но я никогда не изучал ее.
– Ну ладно, – сказал Хеллер. – Тогда вы скорее всего не знаете, что законы американских индейцев до сих пор обязательны к исполнению в Манхэттене в силу их временного приоритета.
– Да неужто? – удивился Эпштейн.
– И есть один такой закон, по которому, если вы спасли жизнь человеку, он с этого момента будет отвечать за вас.
– Где вы могли такое слышать?
– Мне об этом сообщил специалист по политическим наукам, выпускник вашего же университета.
– Ну, в таком случае так оно, вероятно, и есть, – с неохотой признал Эпштейн.
– Вот и прекрасно, – сказал Хеллер. – А я только что спас вам жизнь, не так ли?
– Да, совершенно верно. По-моему, здесь не может быть никаких сомнений.
– Прекрасно, – сказал Хеллер. – Следовательно, начиная с данного момента вы несете ответственность за все мои действия.
Ответом ему было долгое молчание.
– Следовательно, в силу этого закона вы обязаны принять мое предложение, – сказал Хеллер, – и впредь ведать моими делами. Ведь этот индейский закон был установлен еще до прихода сюда европейцев. Следовательно, это единственный выход для нас обоих. Эпштейн пристально посмотрел Хеллеру в глаза и безнадежно опустил голову. Слезы снова покатились по его лицу. Когда дар речи вернулся наконец к нему, он забормотал:
– Видите, я так и знал, что за добрыми вестями последует катастрофа. И вот, пожалуйста, дождался – она перед нами. И без того было просто ужасно – мириться с враждебной судьбой и пытаться стойко переносить ее удары, будучи ответственным только за себя. А теперь, – бормотание его прерывалось всхлипываниями и новыми потоками слез, – а теперь я еще должен отвечать и за вас.
Хеллер вложил в его покорную руку две стодолларовые бумажки. Эпштейн глянул на них отсутствующим взглядом, потом подошел к сохнущему на бетоне пиджаку и положил их в свой совершенно пустой кошелек.
– Ждите меня на ступеньках библиотеки в студенческом городке завтра ровно в полдень, и я принесу вам проект плана наших дальнейших действий, – проговорил он, печально глядя на Хеллера.
– Очень хорошо, – сказал тот.
Эпштейн натянул на себя одежду и медленно поплелся восвояси. Отойдя немного, он обернулся:
– Я совершенно уверен, что при моем сиротском счастье вы всю жизнь будете сожалеть об этом своем добром поступке. И мне вас очень жаль.
И, низко опустив голову, он зашагал прочь.
Глава 5
Этим вечером в холле «Ласковых пальм» Хеллер читал «Вечерниe сплетни». На нем по-прежнему был его старый синий костюм, слишком тесный и короткий. «Бросовый», по выражению портного, костюм после купания в отравленной речной воде пришлось выбросить. И, судя по всему, портные все еще не успели