Катрина поняла: или сейчас, или никогда. Либо не представится случая, либо не хватит духу, либо сделает что-то такое, за что просто нельзя прощать.
– Элиза, извини меня, пожалуйста. Спасибо, что ты сделала папу счастливым. Извини, что могла сказать или сделать что-то неприятное для тебя. Если можешь, не держи на меня зла…
Элизабет смотрела на Катрину, как если бы видела её в первый раз. Опыт подсказывал ей, что сейчас может последовать что-то особенно гадкое.
– Ты мне не веришь… – усмехнулась Катрина. – Ты есть хотела? Так достань всё и поешь по-человечески. Я могу уйти.
Мачеха покачала головой.
– Не уходи, лучше сядь. – И она достала открытую банку корнишонов с затонувшей на дне крошечной вилкой. – Вот блин… утонула…
– Ты же раньше не ела по ночам? – спросила Кэти.
Элиза покачала головой.
– Нет, не ела. А теперь стыдно днём есть.
– Не поняла…
– Да я уже все запасы подточила, – улыбнулась та. – Помидорки уже давно ушли, теперь вот этих малявок покупаю.
– Лиз, ты чего? – Катрина, конечно, предполагала, но до сих пор не верила.
Вместо ответа Элизабет встала в профиль и демонстративно натянула на себе пижаму. Катрина отчётливо увидела округлившийся животик.
– Ой… а сколько уже? – Падчерица подняла испуганные глаза на мачеху.
Та широко улыбнулась, как-то нелепо пожала плечами и совсем по-детски показала на пальцах четыре.
По щекам Кэти сами собой потекли слёзы, она вскочила и порывисто обняла Лиз.
– Извини меня… Я тебя очень люблю… на самом деле. – Лопнула струна напряжения в груди ведьмы, и она чувствовала, едва ли не большее облегчение испытала и Элизабет.
– Я знаю милая, – Лиз едва заметно прикоснулась губами к волосам Катрины. – Хочешь огурчик? – она с улыбкой отстранилась от неё.
– Нет, спасибо, – улыбнулась Кэти. – Пойдём лучше спать?
* * *
Это был её второй выход в свет тёмного сообщества. И хотя первый раз прошёл вполне приемлемо, второй раз волнение захлестнуло Аниту. А всё из-за странного поведения Аскольда. Ещё накануне приёма он достал из закромов своей матери целый гардероб вечерних платьев, и перемерил на подруге почти все фамильные драгоценности. И при этом напряжённо что-то бормотал:
– Слишком обязывает… Миленько, но не оценит. Хм… Тогда может… хотя, нет, оскорбится и проигнорирует…
На все вопросы он нервно отмахивался и зарывался в ворох юбок.
Накануне приёма Анита осталась в особняке. Ей было на удивление наплевать, что там думают родные… Пусть Катрина выкручивается как хочет, если охота.
И вот уже за пару часов до выхода герцог, взъерошенный и дикий, снова, совершенно игнорируя все вопли полуодетой Аниты, ворвался к ней и, казалось, едва замечая её, принялся за подбор подходящего платья из отобранных накануне. Сама девушка уже определилась и теперь, неловко вывернувшись, пыталась затянуть как следует корсет. Получалось медленно и неудобно.
– …Нет, это не пойдёт… Слишком ярко… Скромно… Не подходит… это можно… это не стоит… тааааак…
– Аскольд!
– …М-м… розовое платье… не. Красное? Сиреневое?..
– Чёрное!
– Та-ак… фиолетовое?.. Надевай!
Анита впервые смотрела на Аскольда как на умалишённого.
– Аскольд, ты что делаешь!?
– Мы же идём к Гробулль!
– И что?
– Эта светская львица должна тебя полюбить, принять на равных, сделать подругой. Иначе никто не будет с тобой общаться на Лысой Горе, кроме меня. Ясно?
– А при чём тут платья, туфли и ленты??
– Это же Натали!
– Мне это ни о чём говорит!
– Должно, ох, должно, моя дорогая Анита!
§
Наверное, никогда в преисподней не было более близких подруг, чем Натали Гробулль и Каролина Гнильвецких. Их обоих связывали молодость, красота и богемный образ жизни. Только Натали была, пожалуй, более свободолюбивой пташкой, нежели баронесса Гнильвецких. Истории двух подруг были чрезвычайно похожи: и та и другая были дочками мэров Лысой Горы, бывшего и настоящего, и обладательницами огромных состояний. И если Натали относительно повезло: её мать как бывший мэр Лысой горы получала немаленькое пособие, а сама Нати была наследницей огромного состояния почившего отца, то её подруга Каролина была меж двух огней: своим отцом и люто ненавидевшей её тёткой. Тётка, не последний некромант на Лысой Горе, Гильотина Гнильвецких, под давлением властолюбивого брата вынужденно подписала завещание в пользу своей племянницы и теперь постоянно ждала от родственничков подвоха.