Выбрать главу

Испуганно заплясала лошадь под Дубельтом, уронившим голову на чёрную гриву. Красное капнуло с синего мундира на белые рейтузы. Рванула граната, кобыла заржала и встала на дыбы, сбросив седока под копыта драпающей казацкой полусотни.

Эх, Леонтий… Но горевать о камраде было не с руки, и Строганов, поймав жеребца без седока, озаботился своим спасением. Чуть не загнав скакуна, он выбрался к волостному посёлку Гусь, где расквартирован верный Пестелю гарнизон. Ну, пока верный…

Глава 8

Преследовать драпающие ошмётки строгановского воинства мы не стали, собрали раненых да сдавшихся в плен. Демидов, всё больше входивший в роль народного предводителя, обратился к ним с короткой речью, больше напоминавшей тост:

— Граждане! Отчего деспотам служили, православную кровь проливали? Османы русскую землю топчут! Кто со мной, за веру нашу православную и Отечество? Силой никого неволить не буду. У кого кишка тонка — все по домам. А мы пойдём на Москву! Долой богопротивное Правление! Долой палачей из Благочиния! Кликнем царя нового, чтоб народу люб был!

Меня же больше интересовало, как пережили бой наши «панцерваффе» — два примитивных паровых трактора, слегка обшитых для защиты железом.

Из переднего бронехода вылез Ефим и с уваженьем глянул на передний лист, весь в пулевых занозах, но целый. Слава Богу, никто не сподобился ядром ударить. Подошёл чумазый от пароходного дыма Мирон.

— Как машина-то, батя?

Черепанов-старший глянул на жирный закопчённый бок, огромное заднее колесо и чёрные борозды на влажной осенней земле.

— Ремонту дня на три. Шестерни съелися, ось мортирной батареи разбита вся.

— Дык в моей не лучше. Вода кончилась, под пулями не долить. В котле дыра, да и шестерни как у тебя. Пару вёрст хода — неделю ремонта.

— Зато добыли победу-то, богатыри! — Демидов услышал конец разговора мастеров, спрыгнул с коня по-молодецки, словно кавалергард, и обнял Черепановых, не чураясь замарать камзол о смазочный жир. — Дальше — легче. Разбежалась гвардия фюрера. А пароходы сохраните. Даст Бог, на басурман их направим. Бить своих — грех, хоть и пришлось.

Приняв с благодарностью начальственную похвалу и застенчиво улыбаясь в лопатистую бороду, Мирон вдруг потемнел лицом, от минутной радости не осталось и искорки, когда разглядел поле брани. Посечённые пулями из картечниц впереди пароходов лежали люди.

— Батя…

Ефим стянул с головы измазанный углём картуз. У горячей топки и в тесноте он вперёд не глядел, хоть понимал, что бронные дилижансы не для потешного дефиле выделаны.

Как мог успокоил сына:

— Ясно же, не распугай невиданные машины республиканских молодцов, море крови бы пролилось, и куда большее. Однако то лишь в предположеньи да в уме, а тут мёртвые тела.

Тот совсем сник. Я чуть подбодрил их обоих испытанным способом — вручил по золотому рублю императорской чеканки. Бумажный рубль вконец обесценился.

Схоронив погибших, не разбирая, за чью сторону голову сложили — все люди русские, православные, да трофеи разобрав, наша армия отдохнула чуток и двинула к Первопрестольной.

Лермонтов сказал бы:

Вот смерклось. Были все готовы Заутра бой затеять новый.

Но 30 июля 1827 года он был ещё слишком мал, чтобы писать подобное.

* * *

Когда показалась впереди Владимирская застава Москвы, Строганов пустил жеребца шагом. Кто-то уже домчал до столицы раньше, не останавливаясь по пути, оттого Пестель наверняка в курсе, что битва под Муромом проиграна, и часы его сочтены. Но есть у него ещё батальоны кремлёвской стражи, золотишко на чёрный день. Деятельный немчик наверняка не успокоится.

Не желая участвовать в заключительном и бесполезном акте драмы, Строганов отправился в дворец Шереметьевых, отданный ему в распоряжение после изгнания прежних хозяев, ибо должность главы К.Г.Б. не позволила жить в чём-то менее пристойном. Распугал лакеев, срывая зло, наказал им налить ванную, затем поужинал и завалился спать.

Наутро экономка принесла новость: на базаре судачат, будто видели передовой разъезд бунтовщиков на окраине Москвы. Так это или не так, но люди Демидова и Руцкого наверняка близко.

Странно это, Павел Николаевич — брат троюродный, Платон Сергеевич тоже вроде не чужим стал, когда в Москву ехали и в Москве обустраивались. Строгановы, ближайшая родня, там же, с повстанцами. Ныне главная опасность от них исходит.