Паскевич не возражал. Он намекнул — более того, татар забирайте. После поддержки осман не ждёт их в России счастливая жизнь. Эвакуация затянулась на месяц.
Из числа первого десанта выжило человек пятнадцать — все раненые и лежавшие без чувств, оттого, наверное, османы сочли их мёртвыми, трое позже скончались. Руцкий, вероятнее всего, был упокоен в общей могиле с солдатами, до полусотни тел было настолько изуродовано и почернело после взрыва боеприпасов, что отличить генерала от других оказалось совершенно невозможно.
Вести тогда доставлялись со скоростью всадника, скачущего на перекладных, по крайней мере — до ближайших рельс. Поэтому победная реляция достигла Москвы не сразу, лишь через день после ермоловской; властитель Кавказа разбил осман в Западной Армении и вышел к Карсу.
Глава 15
После обедни Демидов занемог. Зазвали лекаря. Он пустил кровь, отчего свекольно-бордовый цвет лица премьер-министра посветлел на время. Затем доктор пользовал больного шпанскими мушками, целебными настойками и велел прикладывать холодное к голове.
В сём удручающем виде, беспомощно расплывшегося на ложе, Павла Николаевича увидел Паскевич. Невзирая на немощь, Демидов велел командующему приблизиться.
— Чую, плохо мне… Бог дал, дожил до светлого дня турецкой виктории… Расскажи, как…
— Решительно и беспощадно, с ними никак иначе. Только короток мир с османами. Нужно Карс и Константинополь отобрать, с Балкан выгнать басурман.
— О-хо-хо… Чаянья мои заветные… — Демидов попробовал привстать, но снова рухнул на подушку, обеспокоив камергера и лакеев. — Англичане не позволят, окаянные. Им османы — как сторожевые псы, чтоб Россия не прирастала к Средиземному морю, не торговала с миром из южных портов.
— Значит, нужно быть сильнее Британии!
— Да, генерал… — премьер чмокнул губами, и лекарь промокнул струйку слюны, капнувшую из угла рта. — Теперь фельдмаршал. Я велю… я дам на подпись регенту и императору…
— Премного благодарен, дорогой Павел Николаевич, — понимая торжественность момента, Паскевич вытянулся, стукнув сапогами. — Служу России!
— Да не прыгайте… Голова кружится, — Демидов, несмотря на признание слабости, вдруг широко раскрыл глаза и приказал всем удалиться, оставив лишь полководца. — Иван Фёдорович, дело есть, весьма приватное и деликатное. Уважьте умирающего.
— Жить вам до ста лет, Павел Николаевич!
— Хотелось бы… Но не перебивай. Назначаю вас душеприказчиком. Не перебивай! — повторил больной, увидев протестующий жест генерала. — Сын… не мой он сын. Я тогда Аврору Шарлотту не посещал. И наследство своё, всё брату завещаю.
— Воля ваша, однако слова мало. Прикажете вызвать секретаря?
— Прикажите… Но вот что поведайте мне, как Строганов? Виноват я перед ним. Хочу увидеть, поговорить по душам. Пока поздно не стало.
— Изранен, ваше высокопревосходительство. Выживет ли — неведомо. Османы, на позицию ворвавшись, мёртвым его сочли и не добили.
— А Руцкий?
— Погиб он в Крымском десанте. Стоял возле зарядного ящика, едва опознали — по револьверу. Там, простите, сплошное мясо. Неведомо было, как православных от турок отделить, когда руки, ноги, головы — вперемешку.
— Прискорбно крайне… — Демидов, похоже, действительно опечалился. — У Платона Сергеевича сын есть? С женой, Аграфеной Юрьевной, он знакомил меня.
— И три дочери, старшая уж замужем.
— Молодец… был. Их не обидим, каждой из незамужних — приданое. Брату накажу, юного графа Руцкого под покровительство взять. А вот Строганов… Грех на мне. Возжелал я его супругу, невесту даже, пока Александр Павлович в Сибири ссылку отбывал. Соблазнением намекал, дескать — будь со мной милее, глядишь, и Строганов раньше вернётся. Ан нет, гордая она, сама в Шушенское понеслась. Выходит, и граф при смерти, и я… не кавалер.
— Батюшка грехи отпустит.