В проулке никого, кроме возниц с награбленным. Быть может, они чуть насторожились, завидев персону в чёрном и в непроницаемой маске, однако время такое. Даже на бал многие теперь отправляются, прикрыв лицо, дабы не попадаться на глаза ревнивым мужьям и жёнам.
Внутри меня встретили перепуганные соучастники. Взломанные ящички, кружащиеся в беспорядке бумаги, среди которых бестолковые джентльмены удачи рассчитывали найти что-то ценное, сразу оповестили жандармов, что банк попросту грабят. Поэтому следы борьбы в виде поломанной мебели нашлись прямо около входной двери, а бригадир бандитов, крепкий кряжистый мужчина по кличке Халбьюдиш (18) потирал ушибленную скулу.
(18) От halbjüdischen — полуеврей (нем.) В России тогда говорили — полужидок.
— Не было такого уговора — ментов вязать!
Он видел меня лишь раз, также замотанного в маску, и по подчинённым повадкам Соломона усвоил, что таинственный незнакомец большого роста — главный в сём ограблении.
— Легко исправить. Развяжите, сдавайтесь. Они не обидятся — возрадуются, получив повышение за вашу поимку.
— Гевалт! — яростно ругнулся бандит. — Из-за проклятого гоя меня будет искать весь жандармский корпус империи.
Я заглянул за конторку. Связанные охранники с мешковиной на голове брошены вповалку. Недовольное шевеление и мычание рассказали, что они до сих пор живы — расчётливые евреи и в запале налёта старались не наработать на пожизненную каторгу.
— Где?
Соломон кивнул в сторону боковой двери. Я шагнул в неё и старательно притворил за собой. Маленький кабинет с окном, плотно задёрнутым шторой, очевидно, принадлежал управляющему. Добротный стол с увесистым бронзовым прибором, низкий диван из коричневой кожи, только входящей в моду, такие же кресла на массивных ножках — всё это свидетельствовало о благополучии и изрядной солидности заведения.
Жандармы покоились на креслах, наскоро связанные и обезоруженные. Оба — офицер и капрал — высокие, сильные, с холёными лицами, слегка помятыми, как и форма, от короткой энергической борьбы с налётчиками.
— Бонсуа, месье. Миль пардон, — хоть как-то маскируясь, я переходил на французский язык. — Вас скоро освободят. Один только вопрос: есть ещё патрули у Хауптштрассе?
Лейтенант смолчал, а молодой капрал зло бросил:
— Разницы нет. Я видел Халбьюдиша. Его в жандармерии всякий знает. Ваш арест неминуем — сдавайтесь!
План продолжал трещать по швам. Надо же, в связанном виде человек продолжает пребывать в уверенности, что жандармская форма защитит. Зря капрал это сказал.
— Эскьюземуа, месье. Я не могу позволить вам дать показания в суде.
Хотя я готов был к бурным действиям жандарма, но тот смог удивить. Резко выпрямился, отчего скреплённые в запястьях руки проскользнули за спинкой кресла, и прыгнул головой вперёд, сбивая меня с ног. Затем капрал перевернулся и сильно ударил связанными ногами в голову, я едва увернулся. Каблук сапога сбил маску с моего лица.
Вот и всё. Виселица, если жандармы донесут. И еврейским подельникам, на них плевать, и, что самое обидное, мне тоже.
Выстрел в сердце из маленького револьвера, прижатого стволом к мундиру, не громче падения тома Библии со стола.
— О майн Гот! — впервые подал голос лейтенант. — Клянусь, что никому не расскажу об увиденном. Пощадите меня ради детей!
— У налётчиков тоже есть дети.
Офицер тихо взвыл от ужаса, когда короткий револьвер упёрся в его мундир. Ни стоны, ни мольбы не помогли. Тихо хлопнуло ещё раз.
Я шагнул к зеркалу, отряхнул и поправил одежду. Маска вернулась на прежнее место. К сожалению, на скуле краснеет кровоточащая ссадина от жандармского сапога. Но сие — не самая насущная проблема.
Вернул капрала на кресло. Маленькие дырочки на мундирах не бросались в глаза. С виду — блюстители порядка просто оглушены. Неумолимые признаки смерти овладеют телами позже.
— Что за шум? — в один голос спросили Халбьюдиш и Соломон, когда я покинул кабинет управляющего.
— Доходчиво объяснил им, что не нужно откровенничать. Закончили погрузку? Ходу!
От слуха не укрылось недовольное ворчание полужидка, мол, раскомандовался тут.
Две коляски с поднятым верхом помчались к мосту через маленькую речку, давшую имя столице Австрии. Наша с Соломоном карета последовала сзади. Вопреки некоторому сопротивлению беглого каторжника, я втиснул его рядом с собой.
— Иссак, ты отвечаешь за громил. Какого дьявола он позволяет себе раскрывать пасть?