— Лю, вы меня слышите? — на всякий случай произнесла девочка.
Голос ей не ответил, а сидеть тут, на открытом месте рядом с лужайкой, было нельзя. Девочка стянула с себя свою майку, всё равно нет никого вокруг, как-то обмотала ею ногу… Майка сразу покраснела. Ну как… как можно было спутать ведро с рёбрами, да ещё и запах не почувствовать… Тут же смердит тухлятиной, невыносимо смердит… Как она этого не заметила, или это солнце так припекло, что запах стал такой сильный? Девочка встала, теперь она старалась быть внимательной, поглядела по сторонам. Опираясь лишь на пятку раненой ноги, пошла обратно, ей очень хотелось побыстрее попасть в развалины двадцать восьмого дома, которые она уже считала своими. Солнце жгло невыносимо, оно-то и спасло девочке жизнь. Неожиданно потемнело. Свет, зной, свет обжигающие плечи лучи и вдруг… тенёк. Света удивилась, на небе она не видела ни облачка, а тут вон как… Девочка обернулась и увидала, как со спины её догоняют верёвки-жгуты, тянущиеся с неба. Жгуты, некрасивые, серые, в потёках, даже на вид липкие, а на их концах — лиловые расширения, похожие на крупные мужские ладони, только все в присосках. И летят-шевелятся эти липкие мерзости прямо на неё, летят быстро, своими «ладошками» едва не касаясь земли, ещё и растопыриваясь в стороны, чтобы охват был побольше. Присоски на «ладошках» уже рассмотреть можно. И рядом уже — вот они. Вот она, ладошка, липкая, слюнявая! Девочка и про больную ногу позабыла, чудом увернулась, вывернулась едва-едва, чтобы не коснуться жгутов. В десятке сантиметров, ну, может, в двух десятках, пронёсся один из жгутов от её локтя. Уворачиваясь, она чуть приподняла свою палку, и конец палки как раз оказался на пути липкого жгута. Была палка — и нет, жгут в мгновение ока обвился вокруг неё петлёй и вырвал оружие девочки из её рук с необыкновенной лёгкостью, поцарапав ей сучками руку выше локтя. Но тут уж ей было не до царапин и даже не до такой отличной палки, тут нужно было самой спасаться.
Даже не подняв глаз, она кинулась бегом к развалинам двадцать восьмого дома. Уже ни боли в ноге не чувствовала, ни дороги не разбирала, удлиняла шаг, увеличивала скорость, перепрыгивала кучи битого кирпича и, рискуя налететь ногами на что-нибудь острое, долетела до входа в развалины и лишь тут остановилась. Повернулась, чтобы понять, что же это было. Она догадывалась, но хотела убедиться. И её догадка оказалась верной — там, где она недавно была, в небе, медленно и величественно, почти не делая каких-либо движений, парила огромная, намного больше парашюта, розовая медуза с лиловой бахромой по краям тела. Она была даже красива, и, кажется, плыла в сторону девочки. Медуза стала лениво и неспешно делать те сокращающиеся движения, что дают медузам возможность двигаться. Медуза передумала лететь прочь, она двумя рывками изменила направление. Эта красота двинулась в сторону девочки, волоча к ней свои страшные жгуты-ладошки. Глаза у неё, что ли, были?
Светлана тут уже раздумывать не стала, кинулась внутрь, за стену, и вверх по пролёту лестницы в отвоёванный у жабы угол. Ей было страшно, по-настоящему страшно, ведь крыши-то над ней не было, только стены углом и всё. А вдруг эта красивая и огромная тварь скинет к ней сюда свои липкие, похожие на мертвечину жгуты? Что делать? Девочка уже заглянула вниз. Придётся бежать туда. Палка! Как ей дальше без палки? И майка, её окровавленная майка слетела с ноги во время бега. Короче, она стояла в своём убежище в одних трусах, с больной ногой, без палки и задрав вверх голову. Ждала, появится над нею медуза или нет. Со страхом, с замиранием сердца смотрела на угол неба, что был ей виден.
— Ну Света-а… Уже будильник два раза звонил. Просыпайся, — кто-то пальцами разжимает ей веки на левом глазу. — Света-а-а…
Это может быть только один человек. Она открыла глаза. Так и есть. Колька стоит рядом с кроватью, да ещё склоняется к ней, пытается говорить ей в ухо:
— Мы опаздываем, Света-а…
Надо было его осадить, но Светлана находится в каком-то непонятном для себя состоянии. Она в оцепенении, и это от того, что между её нынешним миром и тем, что происходило с ней во сне, нет никакой черты. Медуза и жаба были так же для неё реальны, как её нудный братец. И если вчера она проснулась, почти ничего не помнив, то сегодня она помнила всё. Всё, всё, всё до мельчайших подробностей. Вплоть до тактильных ощущений, которые испытывала, когда гладила серебряный мох мёртвой лужайки. Она чувствовала, что на ней нет майки, она не испытывала боли, но знала, что пододеяльник прилипает к высыхающей крови на её ноге.
— Света, нам надо идти. Мы опоздаем на завтрак, — говорит Максим, даже он уже волнуется.