«Фомина ты тупая!» Она даже чуть всплакнула, скорее от обиды, чем от боли. Ведь теперь ей придется не идти к домам для поисков, а вернуться назад, в убежище. Сейчас, когда жгучее солнце сушило слезы на щеках, а со ступни падали капли крови, она не поставила бы под сомнение ни одно слово Лю. Теперь она бы все слушала внимательно и еще переспрашивала бы, стараясь запомнить. Сны-не сны, потоки времени, трехмеры, сирены… Как было бы здорово опять услышать этот спокойный и красивый голос у себя в голове.
– Лю, вы меня слышите? – на всякий случай позвала девочка.
Голос не ответил, а сидеть тут, на открытом месте рядом с лужайкой, было нельзя. Девочка стянула с себя майку, все равно нет никого вокруг, как-то обмотала ею ногу… Майка сразу покраснела. Ну как… как можно было спутать ведро с ребрами, да еще и запах не почувствовать… Тут же смердит тухлятиной, невыносимо смердит… Как она этого не заметила или это солнце так припекло, что запах усилился? Девочка встала, теперь она старалась быть внимательной, поглядела по сторонам. Опираясь лишь на пятку раненой ноги, пошла обратно, ей очень хотелось побыстрее попасть в развалины двадцать восьмого дома, которые она уже считала своими. Солнце жгло невыносимо, оно-то и спасло девочке жизнь. Неожиданно потемнело. Свет, зной, обжигающие плечи лучи и вдруг… тенек. Света удивилась, на небе она не видела ни облачка, а тут вон как… Девочка обернулась и увидела, как со спины ее догоняют веревки-жгуты, тянущиеся с неба. Некрасивые, серые, в потеках, даже на вид липкие, а на их концах – лиловые расширения, похожие на крупные мужские ладони, только все в присосках. И летят-шевелятся эти липкие мерзости прямо на нее, летят быстро, своими «ладошками» едва не касаясь земли, еще и растопыриваясь в стороны, чтобы охват был побольше. Присоски на «ладошках» уже рассмотреть можно. И рядом уже – вот они. Вот она, «ладошка», липкая, слюнявая! Девочка и про больную ногу позабыла, чудом увернулась, вывернулась едва-едва, чтобы не коснуться жгутов. В десятке сантиметров, может, в двух десятках от ее локтя, пронесся один из жгутов. Уворачиваясь, она чуть приподняла палку, и конец палки как раз оказался на пути липкого жгута. Была палка – и нет, жгут в мгновение ока обвился вокруг нее петлей и вырвал оружие девочки с необыкновенной легкостью, поцарапав ей сучками руку выше локтя. Но было уже не до царапин и даже не до такой отличной палки, пора самой спасаться.
Даже не подняв глаз, она кинулась бегом к развалинам двадцать восьмого дома. Уже ни боли в ноге не чувствовала, ни дороги не разбирала, удлиняла шаг, увеличивала скорость, перепрыгивала кучи битого кирпича и, рискуя налететь ногами на что-нибудь острое, долетела до входа в развалины и лишь тут остановилась. Повернулась, чтобы понять, что же это было. Она догадывалась, но хотела убедиться. И ее догадка оказалась верной – там, где она недавно была, медленно и величественно парила огромная, намного больше парашюта, розовая медуза с лиловой бахромой по краям тела. Она была даже красива и, кажется, плыла в сторону девочки. Медуза стала лениво делать те сокращающиеся движения, что позволяют медузам перемещаться. Она передумала лететь прочь, двумя рывками изменила направление. Эта красота двинулась в сторону девочки, волоча к ней свои страшные жгуты-«ладошки». Глаза у нее, что ли, были?
Светлана раздумывать не стала, кинулась внутрь, за стену, и вверх по пролету лестницы в отвоеванный у жабы угол. Ей было страшно, по-настоящему страшно, ведь крыша-то отсутствовала, только стены углом и все. А вдруг эта красивая и огромная тварь скинет к ней свои липкие, похожие на мертвечину жгуты? Что делать? Девочка уже заглянула вниз. Придется бежать туда. Палка! Как ей дальше без палки? И майка, ее окровавленная майка слетела с ноги во время бега. Света стояла в своем убежище в одних трусах, с больной ногой, без палки и задрав вверх голову. Ждала, появится над ней медуза или нет. Со страхом, с замиранием сердца смотрела на угол неба, что был виден.
– Ну Света-а… Уже будильник два раза звонил. Просыпайся! – Кто-то пальцами разжимает ей веки на левом глазу. – Света-а-а…
Это может быть только один человек. Она открыла глаза. Так и есть. Колька стоит рядом с кроватью, да еще склоняется к ней, пытается говорить в ухо:
– Мы опаздываем, Света-а…
Надо бы его осадить, но Светлана находилась в каком-то непонятном состоянии. Она в оцепенении, и это от того, что между ее нынешним миром и тем, что происходило во сне, нет никакой черты. Медуза и жаба были так же реальны, как ее нудный братец. И если вчера она проснулась, почти ничего не помня, то сегодня она помнила все. Все, все, все до мельчайших подробностей. Вплоть до тактильных ощущений, которые испытывала, когда гладила серебряный мох мертвой лужайки. Она чувствовала, что на ней нет майки, она не испытывала боли, но знала, что пододеяльник прилипает к высыхающей крови на ее ноге.