⠀ ⠀⠀
⠀ ⠀⠀
Этот водитель его раздражал, он всё время разговаривал и разговаривал. Он был ярый антипрививочник, ругал власти и всё выпытывал у Виталия Леонидовича, будет ли он прививаться. И когда узнал у Роэ, что тот прививаться не собирается, то, найдя в пассажире родственную душу, стал болтать ещё больше. Ну, хоть курить не запрещал. Попросил только открыть пошире окно.
— Здесь направо, — произнёс Виталий Леонидович, надеясь, что шофёр сменит тему.
— Да я тут всё знаю, — сразу отозвался водитель, — вот Шунгеровский лесопарк, я тут зимой на лыжах катаюсь.
— Прекрасно.
— Да, а летом сюда с собакой приезжаю, пробежаться, это так хорошо на меня влияет, прямо как новые лёгкие получаю после пробежки, только вот клещей тут много, в прошлую весну Альма, собака моя, подцепила клеща. Представляете?
— Угу.
— Да, пришлось к ветеринару везти, тысячу восемьсот с меня взяли. Кстати, а вот, — шофёр указал на двухэтажный особняк, — вот это дом цыганского барона.
Виталий Леонидович не ответил. Он знал, что это не так.
— Вон какие они деньги на наркоте зарабатывают, — продолжал водитель.
— А вот здесь направо, — произнёс Роэман, показывая ему, где свернуть. — Вот… Вот тут.
— Тут? — машина чуть притормозила. — Да тут дороги нет.
— Как нет? Вот же перед вами дорога.
— Просёлок? Я там «сяду»! Вон какая грязища. Лужи…
— Не сядете, не волнуйтесь. Поезжайте.
— Точно застрянем, — шофёр нехотя свернул с асфальта. — А куда хоть ехать?
— Вон дом, видите, — Роэ показал ему на домишко, стоящий почти в поле, на опушке леска.
— Дом? Там разве живут? Он, кажется, заброшенный!
— Никакой не заброшенный. Езжайте, — Виталий Леонидович начинал уже злиться.
Покачиваясь на ухабах и объезжая лужи, такси наконец доехало до гнилой и чёрной от старости лачуги, которую Роэман называл домом.
— Я скоро, — Виталий Леонидович вышел из машины и подошёл к кривой, висящей на одной петле калитке.
Впрочем, тут всё было под стать этой самой калитке — завалившийся забор, кривой сарай, сам дом. Он вошёл во двор и подошёл к покосившейся двери дома, остановился. Ему показалось, что кто-то в сарае, который примыкал к дому, скулит. Не то чтобы ему было интересно, но… Он сделал пару тихих шагов и открыл дверь сарая.
Там, в полутьме, у стены, сидел на старом ведре белокурый мальчик, лет семи-восьми, он весь сжался, одежда на нём была сырая, ему было холодно, и он, пошевелившись, чем-то звякнул негромко, всхлипнул и стал кашлять. Сначала Роэ не понял, что это у него на шее, но потом разобрался. На мальчишке был ошейник, и он был прикован цепью к стене. Мальчик большими испуганными глазами смотрел на Роэмана, а тот даже в полумраке сарая разглядел на лице ребёнка кровоподтёки. Но это всё его не касалась, Виталий Леонидович, не произнеся ни звука, закрыл дверь. В сенях было темно.
— Кто? Кто там лазит, а? — донёсся низкий женский голос. — А ну-ка… выходи. Прокляну! Сволочи!
Он открыл дверь из сеней в комнату. В доме было не лучше, чем в сарае, может, чуть теплее, но так же сыро и отвратительно, как и там, только ещё воняло сырым тряпьём и гнилью. А у старой обшарпанной печи в углу грелись четыре огромные, жирные кошки, противные. Все они таращились на вошедшего. А он оглядывал их: ну конечно, как тут без них. Без кошек в таких местах никак.
— Я думал, ты знаешь, — произнёс Роэман, входя из тёмных сеней на свет к окну.
Он сразу увидел её и совсем не удивился тому, что за несколько лет, что они не встречались, она совсем не изменилась. Большая бабища, в куче грязных юбок до пола, не седые, а пегие космы-сосульки, выбивающиеся из-под старого цветастого платка. Она повернула голову в его сторону: так и есть, он узнаёт её глаза, они мутно-серые, в них нет зрачков, плоская морда бабищи в крупных родинках, из которых растут длинные седые волосы, в узловатых, артритных руках она держит трость, бадик, из тех, с которыми ходят многие старухи. Она тяжело опирается на него.
— Роэ, ты? Ты, что ли? — баба, кажется, удивлена.
— Злата, Златочка…, — Роэман обходит комнату, брезгливо осматривает стол с грязной посудой и плохо обглоданными костями, — а ты всё та же красотка.
— А я думаю, что за пёс поганый таскается у меня по дому?
— Раньше ты меня сразу угадывала. Что, потеряла сноровку? Или это я изменился? — миролюбиво начал Виталий Леонидович.