Прошла минута, две, три. Вода добралась до чуть приоткрытого рта Джессики. Резко очнувшись и закашлявшись, она приподнялась, чтобы завернуть кран. Сделать это оказалось не так-то просто — сил едва хватало на то, чтобы двигаться. Посчитав это дурным знаком, девушка решила выбраться из ванной. Мысли о суициде не оставляли её, но только не так — она всегда панически боялась утонуть и возможно поэтому так и не научилась толком плавать. Даже если принять во внимание, что самоубийство — последний шаг в жизни, она не смогла бы утопиться. Лучше что-нибудь иное («Марк, между прочим, правильно подумал…»).
Напрягшись до предела, девушка принялась в прямом смысле вытаскивать своё собственное тело из ванной. Мышцы почти сразу же начали ныть и требовать прекратить насилие, однако она не собиралась останавливаться, зная, что потом вообще ничего не сможет и останется только позвать брата, чтобы он ей помог. Учитывая отсутствие на ней одежды, а также случившееся ночью, ничего хорошего в таком повороте событий Джессика справедливо не видела. Встав, наконец, на пол, она сделала лишь один шаг.
Потом ноги её безоговорочно подкосились, и она непременно упала бы, не схватись за раковину. В глазах опять потемнело — настолько, что зрение временно полностью утратило свою функцию. Девушка тяжёло дышала, крепко держась за эмалированный край. Постепенно начало проясняться, но особой радости это не принесло — она осознала, что не может сдвинуться с места, не упав. Тело почти не реагировало на отчаянные команды мозга. Тоскливо посмотрев на висящий в углу — так близко и так далеко — халат она поняла, что без сторонней помощи всё-таки не обойдётся.
Тем не менее, Джессика должна была сделать кое-что прежде. Рискуя потерять равновесие, она убрала одну руку от раковины и схватила полотенце. Двигаясь медленно и неловко, девушка кое-как обмотала себя им.
— Марк, — позвала она, убедившись, что уже не полностью нагая. Голос показался неприятно громким, хотя она его отнюдь не повышала.
— Что? — тотчас отозвался он, будто только и ждал этого.
— Ты… не мог бы мне помочь?..
— Конечно.
— Зайди сюда.
Пауза.
— Ладно… — ответил он и открыл дверь.
Оказавшись в помещении, Сандерс уставился на свою сестру, застывшую возле раковины в нелепой позе — как будто она изо всех сил пыталась удержаться за поручень в круто поворачивающем автобусе.
— Тебе нехорошо? — вопрос, конечно, не гениальный.
— Помоги мне… — ответила она, пошатываясь: — Я не могу сама идти…
— Что? — он приблизился к ней.
Джессика испуганно и грустно посмотрела на него.
— Отведи меня к постели…
Она обвила рукой его шею («Такой способ передвижения уже начинает входить у нас в привычку…» — сокрушённо подумал он) и убрала другую от раковины.
Только реакция Сандерса спасла её от падения. Она вскрикнула, не в силах совладать с всепоглощающей слабостью. Недолго думая, Марк подхватил её на руки. Она была на удивление лёгкой — он мог утверждать это даже сейчас, будучи в откровенно плохой физической форме. Осторожно двигаясь, молодой человек вышел из ванной и понёс девушку в спальню в противоположном конце дома. Учитывая размеры строения, расстояние небольшое.
— Это конец, Марк, я чувствую… — простонала она.
— Нет, не говори так, — ответил он, заходя в нужную комнату.
Кровать была застелена чистым бельём — он это знал наверняка — но повышенная влажность всё-таки сделала своё дело, придав тканям отчётливый запах плесени. Что ж, в любой другой ситуации…
Он откинул в сторону покрывало и аккуратно положил сестру на простыни. Она медленно съёжилась, и у Сандерса мурашки забегали по коже — так явно её движения напоминали сворачивающуюся в клубок змею. Он гневно отбросил эти мысли, едва ли не впервые в жизни пожалев, что Бог наградил его богатым воображением. Удостоверившись, что Джессика устроилась удобно, он укрыл её.
— Лучше? — спросил он.
— Марк, мне никогда не будет лучше. Всё становится только хуже с каждой минутой…
— Ты ошибаешься, — он присел на корточки рядом с кроватью, и их лица оказались на одном уровне. — Я тебе выскажу свои мысли на сей счёт. Можешь не поверить — дело твоё, но знай, что я в них свято убеждён.
— О чём ты?
— О твоём нынешнем состоянии. Ты думаешь, что это продолжение ночных событий, что ты… становишься вампиром, но, видишь ли, возникает неувязка.
Джессика внимательно смотрела на него, и огонёк надежды в её глазах давал Сандерсу понять, что она всё-таки не полностью опустила руки.
— Дело в том, — продолжал он, — что Элизабет, прежде чем… гм, измениться, весь день провела у меня дома. Конечно, я не следил специально, и всё равно знаю, что столь ярко выраженных симптомов, как сейчас у тебя, у неё не было — а ведь она действительно потеряла много крови, в отличие от тебя. И что же это значит? Я так думаю, что ты по каким-то причинам двигаешься в обратном направлении — процесс перевоплощения у тебя повёрнут сейчас вспять, отсюда и слабость, и остальное. Просто твоему организму нужен покой и время, и чтобы их выкроить, он как бы «выключает» тебя. Ну, что скажешь?
— Хорошо, если б всё обстояло именно так…
— Конечно, так, — произнёс он и неожиданно сам поверил в сказанное, поэтому повторил более уверенно: — Иначе и быть не может.
— Что же во мне такого особенного? Почему Элизабет стала вампиром, а я нет?..
— Одному Богу известно. Но хватит разговоров, — Марк поднялся. — Отдохни, выспись как следует, а мне нужно съездить в одно место.
— Что? — Джессика отчётливо вздрогнула (Сандерс не сразу понял, что это была попытка приподняться). — Куда? Зачем?
— Тише-тише. Всего лишь пара дел в Гринсборо. Это ненадолго, уверяю тебя. Когда ты проснёшься, я уже буду здесь, и ты даже не заметишь моего отсутствия.
— Нет, останься, пожалуйста, — девушка с трудом протянула руку и схватилась за его запястье. Впрочем, «схватилась» — не то слово. Даже ребенок смог бы избавиться от такой «хватки».
— Джесси… Я должен поехать, — покачал головой он.
— Но почему? Неужели ты не можешь побыть со мной?
— Поверь, причина уважительная. А тебе нужен покой.
— Мне страшно, Марк, — она съёжилась ещё больше, хотя, казалось бы, дальше некуда. — Я боюсь оставаться одна.
— Сейчас день, — он понял ход её мыслей. — Я непременно вернусь до того, как даже начнёт темнеть. Обещаю.
— Обещаешь?
— Да. Могу поклясться.
— Не надо. Я и так тебе верю.
— Я знаю, — он осторожно убрал её руку. — Ладно, мне пора.
— Возвращайся как можно скорее, Марк, прошу тебя.
— Я же сказал…
— КАК МОЖНО СКОРЕЕ.
Они обменялись красноречивыми взглядами, а потом он вышел из спальни.
Джессика сразу же закрыла глаза и заснула беспросветным сном, больше похожим на обморок.
Сандерс покинул дом, запер входную дверь и подошёл к «Шевроле». Сев за руль, он посмотрел на окно спальни, а потом завёл двигатель.
Едва выведя машину на шоссе, Марк позволил себе немного расслабиться и тут же пожалел об этом. Томящаяся где-то на грани чувствительности головная боль не преминула воспользоваться «лазейкой». Нахмурившись, Сандерс вёл «Каприс» на всё тех же сорока милях в час.
Неожиданно его захлестнули воспоминания, напрямую связанные с Джессикой. Собственно, ничего особенного в них не было, но они почему-то сохранились в его памяти навсегда.
Когда ему было пятнадцать, а ей, соответственно, тринадцать, они частенько любили гулять вместе, причём зачастую в таких местах, которые, на первый взгляд, для прогулки совсем не подходили — например, железная дорога. Если стремление мальчишки «послоняться» вдоль рельс и вагонов вполне объяснимо, то аналогичное желание совсем юной девчушки, имеющей к тому же репутацию «паиньки» (в хорошем смысле), вызвало бы вполне оправданное удивление у взрослых, если б они узнали об этих «рейдах». К слову — они так и остались в неведении. И слава Богу, поскольку невозможно объяснить родителям, что если идти так, чтобы локомотив двигался на тебя, а не «подкрадывался» со спины, то риск не заметить его минимален. К слову — гораздо опаснее ходить вдоль обычных дорог, потому что, как ни крути, поезда всё же реже «выскакивают» на обочину, чем автомобили. Как бы то ни было, брат и сестра по нескольку часов бродили вдоль линии, лазили по стоящим на запасных путях вагонам, провожали восхищёнными и в то же время немного испуганными взглядами многотонные стальные махины, с оглушительным грохотом проносящиеся рядом и — ему это нравилось больше всего — исследовали старые ветки, раньше ведшие к каким-то предприятиям, а ныне не используемые. Было что-то манящее в этих ржавых стальных дорогах, тянущихся порой на многие мили, заросших настолько, что иногда их трудно было различить в траве, символизирующих упадок и возвращение природы на утраченные позиции.