Несмотря на то, что в комнате было темно, я смог заглянуть в полные ненависти глаза напавшего на меня. Я был к нему так близко, что чувствовал его зловонное дыхание и вонь алкоголя. Я чувствовал, что у меня из носа течет кровь. Мой рот был наполнен кровью от внутренних порезов, когда моя плоть была разбита о зубы. Я прикусил свой язык. Я был в ужасе от потери сознания, когда почувствовал, что соскальзываю на пол.
Мое табельное личное оружие, 9-миллиметровый пистолет Вальтера, уютно лежал в моей черной наплечной кобуре, спрятанной под левую подмышку. Я подумывал о том, чтобы попытаться добраться до своего пистолета, чтобы использовать его в целях самообороны. Именно поэтому, в первую очередь, мне выдали пистолет: чтобы я мог достать его и использовать как средство выпутаться из таких опасных для жизни ситуаций, как эта.
Я ловил каждое слово, пока напавший на меня выкрикивал ругательства в мой адрес. Абсолютной ядовитости в его речи нельзя было не заметить. Затем я также заметил его сообщника, стоявшего неподалеку и наблюдавшего, на случай, если на место происшествия прибудет какой-нибудь другой полицейский. Они не хотели рисковать: свидетелей этого нападения не должно было быть. Я был удивлен, увидев что сообщник напавшего на меня впал в панику и сделал все возможное, чтобы положить конец нападению.
— Хватит с него, — неоднократно кричал он моему противнику.
Затем, все закончилось так же внезапно, как и началось. Они ушли с места происшествия, оставив меня избитым и окровавленным. Я попытался встать, но не смог. Я практически не чувствовал своих ног из-за непрерывных пинков и побоев, которым меня подвергли. Я лежал на полу и наблюдал за поспешным отступлением преступников. Затем за ними захлопнулась дверь.
Через некоторое время я смог подняться на ноги. Нетвердой походкой я направился к мужским туалетам по соседству. Мне повезло. Что касается нападения, то это было не самое худшее, что я пережил за свои 30 лет работы офицером полиции в Королевской полиции Ольстера.
Но кое-что отличалось. Кое-что было странным. Напавший на меня и его сообщник не были уличными головорезами из-за какого-нибудь угла, они были полицейскими. Они были полицейскими из Королевской полиции Ольстера, как и я. Хуже того, напавший на меня был моим коллегой, работавшим в отделе уголовного розыска в участке КПО в Ньютаунабби. (С тех пор он умер). Местом нападения был актовый зал участка. Что касается даты, то она неизгладимо отпечаталась в моем мозгу. Была пятница, 13 декабря 1974 года.
Ранее той ночью, я арестовал пятерых подозреваемых из членов объявленных вне закона «Добровольческих сил Ольстера». У них было обнаружен два незаконно хранящихся заряженных пистолета. В любой другой полиции Соединенного Королевства все здравомыслящие люди сочли бы мои действия похвальными.
Но это была Северная Ирландия в разгар террористической кампании, и не все вещи считались равными. В своей наивности, я должен был получить грубый тревожный звонок. Вскоре после ареста, я стал свидетелем вопиющего сговора между некоторыми сотрудниками уголовного розыска и ДСО Монкстауна. Я сказал этим сотрудникам, что я об этом думаю: они видели, как я пытался исправить то, что было неправильно.
А чего я ожидал, спросили они меня позже. Ну, я не ожидал, что подвергнусь преступному нападению со стороны коллег-полицейских. После нападения я ожидал какой-то поддержки от своего начальства. Ничего подобного не последовало.
Я не подружился с ДСО. Расправа, которой я подвергся, была устроена сотрудниками Королевской полиции Ольстера от имени местных «Добровольческих сил Ольстера» в Монкстауне. Я стоял там, в туалете по соседству с камерами, рассматривая свое лицо и внутреннюю часть рта в маленьком зеркале в деревянной раме на стене. Я с болью и печалью наблюдал, как кровь стекала из моих ран в белую раковину и смешивалась с проточной водой. Моя голова все еще кружилась. Я наклонился, чтобы плеснуть в лицо холодной, восстанавливающей силы водой.
«Завтра я подам в отставку», — подумал я.
Все еще нетвердо стоя на ногах, я держался за обе стороны умывальника. Текла кровь. Я вытащил несколько зеленых бумажных полотенец из дозатора на стене, пытаясь остановить поток. Я чувствовал себя одиноким изолированным, больше не зная, кому я могу доверять.
Склонившись над умывальником, я не мог не испытывать жалости к себе, задаваясь вопросом, в какую именно полицию я вступил. Это была моя первая встреча с подобными людьми в уголовном розыске. Я уже непреднамеренно нажил себе врагов в Специальном отделе КПО, это я знал. Но я не ожидал встретить людей такого сорта в рядах нашего уголовного розыска.
Когда я стоял там, в темноте, в том маленьком уголке участка КПО в Ньютаунабби, размышляя, что делать дальше, я не мог знать, что я просто зацепил лишь краешек некоторых очень зловещих вещей внутри Королевской полиции Ольстера. В любом случае, я тогда и представить себе не мог, какие масштабы и природу глубин мне предстояло открыть в последующие годы. Никто не мог себе представить таких вещей. Для многих, даже сегодня, в это трудно поверить. Но все, о чем я собираюсь рассказать, на самом деле произошло со мной.
Глава 2
В опеке
На протяжении всей моей жизни люди часто спрашивали меня, почему я выбрал карьеру в полиции. Что, спрашивали они, заставляло меня идти вперед перед лицом всех опасностей и трудностей, с которыми я сталкивался, особенно в конце моей службы в КПО? Чтобы понять мой взгляд на жизнь и то, что в первую очередь побудило меня присоединиться к Королевской полиции Ольстера, возможно, полезно будет оглянуться назад, на годы моего становления и некоторые ключевые события моего детства и юности. За исключением одного дяди со стороны матери, в моей семье не было тех, кто служил в полиции.
Я родился 17 апреля 1950 года в Холивуде, графство Даун, шестым ребенком Кристины и Уильяма Брауна. У моих родителей было еще шестеро детей. У меня есть три брата и восемь сестер. Дом нашей семьи находился в начале Дауншир-роуд в Холивуде. Мои друзья в округе были как протестантами, так и католиками: моя мать учила нас одинаково уважать обе религии. Наша семья была нищей в материальном плане, но мы, конечно, не побирались.
Насилие в моем доме было обычным делом. Мой отец был тираном, громилой, и при росте в 175 см и весе 126 килограмм он главенствовал над нами. Казалось, он действительно получал какое-то удовольствие от того, что часто избивал нас своим кожаным ремнем. Едва ли проходил день без вспышки ярости с его стороны. Он избивал мою мать до бесчувствия по крайней мере два или три раза в неделю. Казалось, всегда была веская причина. Даже если бы его не было, он бы ее нашел. Он работал шофером или кладовщиком, но был гораздо счастливее во время длительных периодов безработицы. Склонный к перепадам настроения, его повседневный темперамент был совершенно непредсказуем. Временами он мог быть самым милым парнем в мире, но чаще всего он впадал в неистовство не спровоцированного насилия. Этот громила нас терроризировал.
При росте в 152 см, очень стройная и легкого телосложения, моя мать Кристина не шла ни в какое сравнение с моим отцом. Он швырял ее, как тряпичную куклу. Она была порядочной, доброй и трудолюбивой женщиной и в бурной обстановке, бывшей нашей домашняя жизнью, нашей опорой. Ее девичья фамилия была Джонстон. Я был первым ребенком, родившимся с ее темными волосами и пронзительными темными глазами, и поэтому меня назвали Джонстон в ее честь.
Расти в этой жестокой среде никогда не было легко. Это было все равно что ходить по яичной скорлупе. Мы все время старались не делать и не говорить ничего, что могло бы спровоцировать моего отца. Достаточно было какого-нибудь предполагаемого проступка или неподобающего поведения, и он начинал яростную атаку на нас. Моя мать всегда вмешивалась, вставая между ним и ребенком, которого он избивал. Это не имело никакого значения: он просто избивал обоих. «Он просто забияка», — повторяла моя мать снова и снова, пытаясь утешить жертву.
Каждый день был наполнен страхом и трепетом. Напуганные нашим отцом, мы, дети, никогда не могли быть уверены, что момент мира и безмятежности не будет нарушен внезапной и неожиданной вспышкой бессмысленного насилия. Мне было жаль моих сестер, которые внезапно оказывались избитыми его кулаками или ногами, без малейшего предупреждения. Жестокость насилия была вдвойне велика, возможно, потому, что это было невозможно предсказать.