Столько лет… целая жизнь – была потрачена зря…
Сдёрнув с ладоней перчатки – задубевшие и липкие от какой-то мерзости – я принялся с силой вытирать глаза кончиками пальцев. Жалеть себя было бесполезно. Бессмысленно. Я уже ничего не мог исправить. И никто не смог бы.
Я заставил себя забыть о былом. Принудил разум к подчинению. И, вернувшись к действительности, обнаружил прямо напротив себя остекленевшие глаза Маркуса. Монах, будто бы потеряв остатки веры, просто сидел на холодном камне и смотрел в пустоту прямо перед собой. Его оружие – шестопёр и толстая книга молитв на цепи – лежали рядом, а обе руки проповедник держал у самого лица. Кажется, он обгрызал ногти на пальцах с рвением и ненавистью, достойными гораздо лучшего применения.
- Эй, – я качнулся вперёд, коснувшись колена Маркуса. Тот моментально сфокусировал на мне полный безумного удивления взгляд, но от своего мерзкого занятия так и не оторвался. – Послушай… На секунду… ты уверен, что стоит тянуть в рот эту мерзость?..
Маркус странно нахмурился, будто бы воспроизводя в уме мои последние слова. Потом оторвал руки от лица и, продолжая сводить брови к переносице, посмотрел на свои ладони – измаранные в гнусной крови местных умертвий, скользкие от пота и грязи. С кровоточащими ранами там, где зубы монаха промахивались по глади ногтя – или счищали её до основания – и впивались в податливую плоть.
На лице моего спутника начало медленно, мускул за мускулом, проявляться полнейшее, абсолютное омерзение. Кровь мгновенно прилила к голове Маркуса, и, затрясшись, тот расплылся в приступе горькой, беззвучной обиды.
Он уже был мёртв – почти наверняка. Заражен. Проклят. Погублен собственной неосмотрительностью. И если поглощение отравы внутрь ещё могло быть как-то сдержано, то смешение её с кровью – почти наверняка должно было прикончить монаха уже на выходе из подземелья. Во всяком случае, он сам так думал – и мысли эти не слишком сильно расходились с моими догадками.
Молитвы Всеотцу могли повлиять на порезы, рассечения и малые раны – но для спасения жизней нам нужно было что-то куда как более серьёзное. Вроде настоящего доктора. Желательно, имеющего представления о лечении чумы – или другой заразы, переносчиком которой мог быть раздувшийся от гнили упырь.
Сочувственно поджав губы, я кивнул Маркусу – тот ответил кивком механически, не отдавая себе в этом отчёта – и посмотрел в сторону Леона. Как оказалось, очень вовремя: взвешивая в руке небольшой, но прочный щит, тот уже готовился выступать.
- Я этого не выдержу, – пробормотала Мария себе под нос, не переставая качать головой. Её глаза – обычно большие и внушительные – превратились в пару тёмных щелей, обрамлённых красными припухлостями воспалений.
Были это симптомы какой-то заразы?.. Или же просто следы недавних слёз?.. Я не мог сказать наверняка – и это сводило с ума похлеще любых ночных ужасов: следовало ли мне приближаться к Марии, или это было небезопасно?.. И что если все мы уже стали переносчиками чего-то мучительного и страшного?.. Какой смысл в богатстве и славе, если через полгода тело само развалится на куски?!
Я потянулся к лицу, чтобы с силой размять уголки глаз, но тут же осёкся и одёрнул ладонь в сторону. Она ведь была вся в… какой-то мерзости… Скорее всего, смертельно опасной!
- Проклятье! – мой возглас превратился в слабый скулёж, отдавшийся под самым потолком пещеры. – Вода! – взмолился я, обратив взор на Маркуса. – Мне нужно совсем немного!.. Просто… Руки помыть…
Монах повёл головой из стороны в сторону, растерянно и как-то очень слабо.
- К-кажется… – кадык Маркуса, торчащий, точно шип на круглом щите, быстро дёрнулся вверх-вниз. – К-кажется я п-п-п… П-п-пот…
- Что такое? – Леон, чувствуя неладное, моментально оказался рядом. – Продолжай!
- Я п-п-п… Пот-т-т…