— Ты мужественнее меня, Эдвард. Сильнее. А я, я научилась жить с этим.
— Но ты не должна…
— Не должна? Отлично. Только этого мне не хватало. Другого мужчины, который будет говорить мне, что я должна или не должна делать, что должна или не должна чувствовать!
— Ох! — прошептал он, опустив в раскаянии голову. — Кажется, опять я сказал не то. Извини.
— Забудь об этом.
— Нет. Я действительно раскаиваюсь, Джейми. Я не предполагал, что это прозвучит с диктаторским или шовинистическим оттенком, совсем не собирался говорить как твой отец.
— Но вышло именно так.
Линия ее рта была решительной, но подбородок дрожал.
— Извини. Я только собирался сказать, что ты тоже решительная и смелая и…
— Я? Ты, очевидно, спутал меня с кем-то еще.
— Нет, вовсе нет. Ты отважная, страстная, мужественная. Нет, не спорь со мной. Это так. Вот тебе пример. Ты ведь рисуешь? — Он дал ей достаточно времени, чтобы она прошептала «да», перед тем как продолжил. — А разве твой отец хотел, чтобы ты рисовала?
— Ты что, смеешься? Он запрещал мне это. Он говорил, что это ерунда, напрасная трата времени. Он смеялся надо мной.
— Так что твоей матери приходилось вставать на твою защиту.
— Моя мать была на верху счастья, когда забывала о моем существовании.
— Но ты рисуешь. — Он смотрел на нее, и по его лицу медленно разливалась улыбка. — Ты же рисуешь, правда, Джейми Пейтон?
Джейми поджала губы, но не могла спрятать улыбки, притаившейся в уголках губ.
— Да, рисую, Эдвард Рокфорд.
— Ну вот. Я доказал. И вот что я тебе посоветую. Когда он в следующий раз будет тебе докучать, скажи ему, чтобы он заткнулся.
— Непременно.
— Попробуй. Это может принести тебе облегчение.
— Ох, Эдвард, тебе кажется, это так просто. А это вовсе не так.
— Конечно, не так, ненаглядная моя. Если бы это было просто, это не продолжалось бы постоянно, терзая тебя все эти годы.
Его нежность обезоружила Джейми. Ее глаза увлажнились.
— Я справлюсь. Чаще всего я гоню от себя тяжелые мысли, печаль, но время от времени они переполняют мое сознание, мое сердце. Это… это трудно, всегда владеть собой.
— Я знаю, Джейми, — сказал он. — Я знаю. Но я знаю также, что ты заслуживаешь лучшего. Ты заслуживаешь того, чтобы тебя любили, боготворили, восхищались тобой… чтобы тебя не настигали тени прошлого. Расскажи мне о них, о том, что мучает тебя.
Она слушала его, подавшись к нему, тронутая его теплыми словами, но тут вдруг отпрянула и тряхнула головой.
Взглянув на нее, он увидел ее мрачное непреклонное лицо.
— Джейми?
Она не ответила, даже не прореагировала.
Он удивленно поднял бровь. Ему тоже было не занимать упрямства.
— Джейми? На что ты рассердилась?
— Я не рассердилась.
Он резко засмеялся.
— Ну конечно. Это так же верно, как и то, что океанская вода не соленая. Ты рассердилась, хорошо…
— Я не люблю, когда на меня давят и лезут мне в душу.
— Даже я?
— А кто ты, собственно, такой?
— Человек, который тебя любит.
Наступила мертвая тишина. Эти слова ошеломили их обоих, и они сидели теперь плечом к плечу, пытаясь понять, что же делать дальше.
Эдвард пожал плечами и запустил руку в свою шевелюру.
— Кажется, мы оба удивлены.
Джейми кивнула. Ее глаза были огромными, как блюдца. Она осторожно посмотрела на него, разглядывая его подбородок, линию его рта, сведенные брови.
— Я… я не знаю, что сказать.
Из его груди вырвался полустон, полусмех.
— Это уже о многом говорит само по себе.
— Нет, дело в том, что я… просто я не ожидала от тебя этих слов.
— А я и не собирался этого говорить. Это произошло само собой. Как твоя картина, Джейми. — Снова дразнящий смешок откуда-то из глубины. — Но, мне кажется, что это было и так очевидно.
— О!
— Да, «О!». Если бы это было не так, я бы не пригласил тебя сюда, — добавил он. — Я говорил тебе, что значит для меня это место. Я никогда никого не привозил сюда… до сегодняшнего дня.
Джейми начала бить дрожь. Ее дыхание стало слишком частым, слишком поверхностным. Она знала, что это — признак надвигающейся абсурдной паники, с которой ей никогда не удавалось справиться. Стараясь скрыть это от Эдварда, она заложила руку за голову, откинулась назад и закрыла глаза.
Его голос был теплым, как прикосновение, а прикосновение таким нежным, что на глазах у нее выступили непрошеные слезы.
— Давай, Джейми, поспи немножко. Я разбужу тебя, когда мы приедем.
Джейми, считавшая себя трусом, как трус, крепко сомкнула веки, призывая сон.