Однако она, опередив меня, заговорила.
– Знаете, что не так с Боливией? – Хуанита выпрямилась на стуле. – Есть очень большая группа бедных и очень маленькая группа богатых. И разница между ними только растет. Неужели вас удивляет, что в этой стране больше никто никому не доверяет?
Сама того не зная, моя собеседница описала диаграмму А. При этом она еще и ответила на два других моих вопроса – о ее прогнозах на будущее и уровне доверия в ее стране. Я очень сильно недооценила ее. Я покраснела, но продолжила разговор как ни в чем не бывало. Мы дошли до последнего вопроса.
– Оцените по шкале от одного до десяти, насколько вы счастливы.
– Один.
– А насколько, как вы считаете, вы будете счастливы через пять лет?
– Один.
Мне кажется, именно во время этого разговора в 2012 году у меня зародились первые сомнения относительно чисел. До тех пор я в основном была потребителем чисел. Они встречались мне, когда я читала газеты или смотрела телевизор. Когда я училась в университете и преподаватели давали мне задания по эконометрике, я получала файлы с числами или скачивала официальные данные с сайтов разных организаций, например Всемирного банка.
Но на этот раз у меня не было заранее заполненной таблицы. Теперь данные собирала я. У меня уже был за плечами первый год аспирантуры; числа стали моей специальностью. Но разговор с Хуанитой поколебал мою уверенность. Я занималась исследованием уровня ее счастья, но обнаружила, что никакое число не может описать ее жизнь в палатке. Я слушала ее рассуждения об имущественном неравенстве, но могла только выбрать одну из диаграмм, A, B, C, D или E. Значительную часть того, что она мне рассказала, нельзя было подсчитать, но было необходимо учесть.
Хуанита помогла мне понять и еще одну вещь. Я сильно влияла на то, как выглядели мои числа. Это я решила, что уровень счастья – важный параметр и его можно выразить в числах. Это я придумала задавать этот абстрактный вопрос, используя диаграммы. Это я подумала, что Хуанита недостаточно умна, чтобы сказать что-нибудь полезное относительно имущественного неравенства. Я, я, я. Кто-нибудь другой, используя те же исследовательские вопросы, но придерживающийся другого мировоззрения или мнения, вероятно, получил бы другие результаты. Считается, что числа объективны, но я внезапно поняла, насколько сильно они связаны с личностью исследователя.
После разговора с Хуанитой я внесла ее данные в 80-ю строку своей таблицы в Exceclass="underline" возраст – 58, зарплата – 200, уровень счастья – 1. Таблица выглядела такой же ясной и аккуратной, как все остальные таблицы, с которыми я работала целыми годами. Но я внезапно осознала, насколько обманчивы мои упорядоченные строки и столбцы чисел.
Я пристрастилась к числам еще в раннем детстве. Едва научившись считать, я особенно полюбила книжки, где нужно было соединять пронумерованные точки. Одно из моих первых воспоминаний относится к каникулам, на которые мы поехали в немецкий Шварцвальд: я проводила бессчетные часы, соединяя точки, чтобы из них получались бесконечные снеговики и облачка. Несколько лет спустя дедушка с бабушкой подарили мне будильник с радиоприемником. По ночам я лежала в кровати, глядя на светодиодный дисплей часов и составляя в уме всевозможные арифметические операции с этими четырьмя цифрами. В школе математика была моим любимым предметом; потом я продолжила заниматься ею и в конце концов защитила диссертацию по эконометрике. Я узнала все что можно о статистических основах экономических моделей. Я вычисляла, анализировала, программировала. И, как оказалось, я снова занималась тем же, что делала в свое время, соединяя точки: выискивала закономерности.
Но числа играли в моей жизни и другую роль. Они помогали мне найти мое место. С пяти до двадцати шести лет, в школе и в университете, мне ставили оценки. Они служили мне мерой моих успехов. Если я получала низкую оценку, я вешала нос. Высокая оценка приводила меня в восторг. Меня не беспокоило, что всего через несколько дней я забывала выученное, если только у меня получался достаточно хороший средний балл. Числа помогали мне ориентироваться и вне школы. Вернувшись из Боливии, я встала на весы: 56 килограммов. Я знала, что это соответствует индексу массы тела, равному 18,3, – и была очень довольна собой.
Не я одна опиралась в жизни на числа. Мои коллеги по университету продвигались по службе, если им удавалось напечатать в научных журналах много статей. Персонал больницы, в которой работала моя мама, с трепетом ожидал публикации ежегодного рейтинга 100 лучших больниц. А моего папу отправили на пенсию в тот самый день, когда ему исполнилось шестьдесят пять.