А эльф продолжал.
— Не беспокойся, Мандред. Посмотри, как спокойно колышутся на ветру его листья, как ловко играют они со светом! Посмотри только на кору! Борозды такие широкие и глубокие, что когда я был ребенком, то мои руки входили в них, и даже ноги обретали опору. Тогда я взобрался отсюда до самого дома. Он может казаться угрожающим из-за своего размера, но у Айквитана добрая душа.
Мандред внимательнее пригляделся к дереву, посмотрел на листья, о которых говорил Нурамон, на приглушенный свет. Там, наверху, все действительно казалось умиротворенным.
Они достигли лестницы, вырезанной из светлого дерева. Здесь они расседлали лошадей. И Мандред спросил себя, где же конюшни. Даже у королевы была конюшня возле замка. А Нурамон, похоже, не собирался никуда вести животных. Освободил их от сбруи и положил ее к седлам, к корням дуба.
— Они не убегут, — сказал он затем. — Давай подниматься.
Лошадь Нурамона была смирной, а вот кобылка Мандреда наверняка еще не простила ему грубости последних месяцев. Жаль было бы потерять ее! Он неохотно пошел за эльфом.
Когда лестница сделала первый виток вокруг крепкого ствола, Мандред поглядел наверх. Им еще предстояло пройти немало. Интересно, что делает Нурамон, если приходит домой пьяным? Спит внизу, у корней? С другой стороны, он еще никогда не видел своего друга пьяным. В отличие от Айгилаоса, эльфы вообще ничего не понимают в праздниках и выпивке. Мандред спросил себя, зачем они вообще празднуют.
Чтобы проверить, насколько прочны перила лестницы, ярл попытался расшатать их. Хорошо поработал плотник! Как бы там ни было, когда голова гудит, держаться можно.
Нурамон легко бежал впереди.
— Идем! Ты должен посмотреть на это!
Мандред поспешил за эльфом. Он запыхался. Проклятье, жить на таком дереве! Нормальным людям достаточно сделать шаг, чтобы переступить через порог и оказаться дома. А тут карабкаться, будь оно все проклято!
Тем временем они поднялись так высоко, что можно было видеть выше крон деревьев. Нурамон указал на заснеженную вершину горы, видневшуюся на горизонте.
— Это Иолиды. Там когда-то жили дети темных альвов.
Мандреду не понравилось звучание имени. Темные альвы! И их дети! Должно быть, это легендарные темные эльфы, о которых в его мире рассказывали столько дурных историй. Говорили, что они затягивали людей в трещины между скалами, чтобы там съесть их. Ночью их не было видно, потому что кожа у них была черна, словно сама тьма. С этими существами Мандред не хотел иметь ничего общего, и его удивило, что Нурамон так спокойно говорит о них. Этот эльф явно гораздо более мужественен, чем хочет показать.
Они проделали остаток пути в молчании и остановились перед входом. Отсюда открывался вид до самого замка королевы и были видны все окрестные земли. Где-то по ту сторону замка должен был быть Шалин Фалах, а за ним — ворота в его мир. Все остальное было Мандреду незнакомо. Наверняка ни один человек никогда не разведывал все земли, лежавшие здесь перед ним. С тех пор как они покинули Фирнстайн, Мандред думал о том, что ему, бездомному, делать в царстве эльфов. Что ему оставалось делать здесь, что эльф не сделает в тысячу раз лучше?
Он вспомнил об Айгилаосе. Если бы он был еще жив! Бродить с ним по лесам, охотиться и выпивать, рассказывать друг другу выдуманные истории о подвигах и пугать изысканных эльфийских дам при дворе грубыми комплиментами… Вот это была бы жизнь! Мандред улыбнулся про себя. Ему не хватало кентавра. И он был бы самым лучшим товарищем ему! Мандред был преисполнен решимости исполнить свою клятву и отомстить девантару. Он не знал, где искать. Не знал он и того, как покинуть Альвенмарк, после того как Эмерелль приказала охранять все врата. Но он найдет способ! Он должен сделать это ради Айгилаоса… и Фрейи!
Нурамон открыл круглую дверь, которая, похоже, не была заперта ни на замок, ни на засов. Очевидно, дети альвов не боялись грабителей. Эльф не спешил входить.
— Другой мир спутал мое чувство времени, — сказал он. — Мне кажется, что прошли не годы, а века.
— Это не время, это судьба.
Нурамон замер.
— Что ты сказал?
— Это не мои слова, — смущенно ответил Мандред. — Их сказал когда-то священнослужитель Лута. Он сказал: Время может казаться долгим, когда судьба проявляет свое многообразие.
— Это слова умного человека, и помнить их является признаком мудрости.
Мандред был доволен. Наконец-то хоть немного признания, не из-за силы и не в бою.