— Я могу дать тебе на это ответ. Однако подумай хорошенько, хочешь ли ты его услышать.
— Ты знаешь что-то о даре, из которого я черпаю чудеса?
— Мне известно его происхождение.
— Значит, ты умнее всех мудрецов и священнослужителей, которые мне до сих пор встречались. Расскажи, прошу…
— Ты действительно хочешь это услышать? Потому что если ты выслушаешь меня, то узнаешь также и то, по какой причине мы с моими товарищами прибыли в этот город, зачем я здесь, зачем рискнул приблизиться к тебе.
— Ты знаешь моих родителей? Моих настоящих родителей?
— Да, я знаю их обоих.
— Тогда говори!
— Ты — сын эльфийки по имени Нороэлль. Когда-то она согласилась понести тягчайшее наказание только ради того, чтобы спасти твою жизнь, — так начал свой рассказ Нурамон.
Он говорил о Нороэлль, о своей и Фародина любви к ней, о человеке-кабане и эльфийской охоте, о своем спасении и изгнании Нороэлль. При этом он наблюдал за тем, как выражение лица Гийома становилось все более и более серьезным, и с появлением новых и новых морщин исчезало его сходство с Нороэлль. Закончил он следующими словами:
— Теперь ты знаешь, кто твои родители и почему ты обладаешь силой, которая исцеляет людей и убивает эльфов.
Гийом сидел, не сводя взгляда со стола, а потом вдруг заплакал. Нурамону было больно смотреть на это, не только потому, что целитель был похож на Нороэлль, а потому, что мог понять положение, в котором тот оказался. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не расплакаться самому.
Через некоторое время целитель нарушил молчание:
— А я-то, дурак, думал, что мой дар от Тьюреда!
— Неважно, какое происхождение имеет твой дар, ты сделал много хорошего для людей, как и твоя мать для детей альвов. До той ночи, когда она… — Он не сумел сказать это снова.
— Расскажи побольше о моей матери, — негромко попросил Гийом.
До поздней ночи, не считая часов, рассказывал Нурамон о двадцати годах, которые провел рядом с Нороэлль. Говоря, он сам вспоминал все то, что пережил вместе со своей любимой. Когда же он закончил рассказ, ему стало ясно, что все ушло, что Нороэлль никогда не вернется. Гийом тоже был потрясен до глубины души, ведь теперь ему было известно, какую жертву принесла его мать.
— Ты разорвал завесу тайны, окутывавшую мое происхождение, — сказал целитель. — И ты объяснил мне, откуда у меня такие силы. Но не сказал, что привело тебя сюда.
Нурамон глубоко вздохнул. Ну вот и все.
— Я спросил королеву, что могу сделать для того, чтобы спасти Нороэлль. А она сказала, что я должен отправиться в путь, найти тебя и убить.
Это известие Гийом воспринял очень спокойно.
— Это ты мог сделать давным-давно. Почему я еще жив?
— По той же причине, по которой твоя мать когда-то оставила тебя в живых. Потому что я не почувствовал в тебе ничего от девантара.
— Но раз моя сила убила твоего товарища, то это должно быть наследие моего отца. И кто знает, что еще таится во мне!
— Ты пошел бы на убийство Гельвууна, чтобы исцелить руку того человека?
— Никогда.
— В таком случае, от темной силы девантара чист по меньшей мере твой дух, хотя его суть отражается в твоей магии.
— Но ведь в этом-то и дело. Я без вины виновен. Из-за меня изгнали мою мать. Из-за меня умер твой товарищ. А я ничего не делал. Кажется, я виноват уже в том, что живу.
— И именно поэтому было бы неправильным убивать тебя. И именно поэтому я хочу выполнить свою задачу до конца, но иначе, чем предполагала королева. Даже если из-за этого я навлеку на себя ее гнев.
— Ты отпустил бы меня?
— Да, отпустил бы. Но мои товарищи быстро отыщут тебя. — Нурамон подумал об Олловейне. — Ты должен понять, почему я здесь. Если бы меня здесь не было, ты был бы уже мертв. Я пришел, чтобы сделать тебе предложение, которое, вероятно, убережет тебя от смерти и сможет освободить Нороэлль. Однако это не более чем призрачная надежда.
— Говори!
— Я могу отвести тебя к королеве и по пути в Альвенмарк оберегать ото всех опасностей. Если ты поговоришь с Эмерелль при дворе, то, быть может, убедишь ее в своей истинной сути, как убедил Нороэлль и меня. Это единственное, что я могу тебе предложить.
— Я приму твое предложение, — не колеблясь, ответил Гийом. — Ради моей матери.