Это еще мягко сказано! Добрый доктор Пурвьанш вознамерился излечить свою пациентку от враждебноети к нему самому! «Я — хороший, я — добрый!» — говорит кот, подкрадываясь к своей жертве. А разве не он недавно собирался поступить наоборот: измениться, отбросить гнев и досаду ради «очищения души», как говорил Аристотель? И тут я внезапно увидел Софи в образе сиделки с клистиром в руках! Эта картинка меня очень развеселила.
— Что ты хохочешь, как сумасшедший?! Но вот что меня беспокоит… Может, вместо омара лучше подать рыбу, морской язык, например. Я не уверен, стоит ли ей вскрывать панцирь омара. Боюсь, Софи может испачкать платье и бессознательно станет пенять мне за это! С другой стороны, жаль было бы от этого отказываться. Женщины — сами немного лангусты. Их защищает панцирь, а под ним они истекают соком. И вскрывать их надо очень аккуратно. Но в конечном счете, внутри у них — ничего особенного!
Ну встречался ли еще когда-нибудь подобный фаллократ? Правда, мы сидели уже за второй бутылкой шампанского… И тут к нашему столу подошла молодая девушка — брюнетка, довольно красивая, во всеоружии своего юного обаяния, — и спросила Ната, действительно ли он тот самый режиссер, что поставил «Короля Лира». Она желает взять автограф? Нет, она — актриса и хотела поздравить Пурвьанша с успехом. Его работа ее покорила. Она так пылко им восхищалась, что вскоре уже оказалась за нашим столом и разделила с нами наш торт.
Я так часто видел его в роли соблазнителя, что дальнейшее представлялось мне весьма банальным. Он пустился в длинный монолог, объясняя, что среди всех персонажей «Гамлета» герой, в сущности, только один: король Клавдий, терзаемый угрызениями совести. Упомянув вскользь Офелию, он надолго задержался на Гертруде и начал препарировать ее сексуальность, «разрываемую между властным желанием и безумием воздержания». А как только актриса спросила, что он имеет в виду под последними словами, он завел долгую беседу о строгости, добровольном ограничении и, в конце концов, о наслаждении, получаемом в унижениях.
— Гертруда — одна из величайших героинь инцеста! Вспомним Бодлера: ему бы понравилось, как она возлежит на низких диванах — глубоких, как могила!
Я скоро ушел, оставив их скрупулезно обсуждать потемки чужих душ, что, как я знал, с роковой неизбежностью должно было завершиться в номерах отеля «Варид» — бывшем борделе на улице Деламбер, потолок и стены которого до сих пор увешаны высокими зеркалами.
XXIV
До начала репетиций Софи Бонэр старалась не встречаться с Пурвьаншем — до той минуты, когда согласно традиции должна была состояться первая читка пьесы. Актеры собрались вокруг стола и читали роли, а режиссер Шаваль и Пурвьанш молча слушали, сидя в сторонке. Для актеров это был хороший способ восстановить в памяти подзабытый текст, который почти все они учили в Школе искусств. И Шаваль, и Нат в первый раз услышали, как звучат голоса их героев: одни читали без воодушевления, точно какого-нибудь Ботэна, другие уже вкладывали в свое исполнение душу.
В конце Шаваль высказал свое мнение об этой комедии. Он считал «Двойное непостоянство» волшебной сказкой — только без сказочных чудес. Принц (впрочем, весьма обаятельный) встречает красивую сельчанку (Сильвию) и влюбляется в нее. Он похищает девушку и привозит ее в свой дворец. Преодолев небольшие затруднения, вызванные любовью Сильвии к деревенщине Арлекину, ему наконец удается очаровать красавицу. Она станет принцессой, а после свадьбы у них, бесспорно, родится куча ребятишек!
Когда режиссер передал слово Пурвьаншу, тот воскликнул:
— «Двойное непостоянство» — изящная тайнопись, рассказ о настоящем преступлении. Преступлении против любви, конечно! Все будет сделано, чтобы Сильвия попала в лапы к принцу Лелио; для этого составлен целый заговор. А преступница, душа заговорщиков, — это Фламиния, продувная бестия, наперсница принца. Она и стратег, и солдат: сама разрабатывает план и сама же его осуществляет. Это — Мертелла, которая крадется на цыпочках, только у той — менее грязные руки!
Его острота вызвала смех.
— Убить любовь Сильвии к Арлекину: вот программа! И ради этого будут надеты и сдернуты маски, воздвигнуты декорации, а реальный мир обращен в иллюзию. Принц станет офицером дворцовой стражи. Кокетливая служанка Лизетта переоденется в чопорную придворную даму. Звонарь нарядится сеньором. Слуга Тривелин, эдакий простофиля, прикинет на себя сразу все роли — благодаря собственной глупости. Ну а Фламиния будет дергать за ниточки. Она и есть подлинный режиссер спектакля, поставленного для нас во дворце, преображенном на время в театр. Более того! Она — маска самого Мариво! Через нее драматург сам присутствует в этой комедии: это его уловки, его ложные откровения. Под очевидностью простоты здесь проступает двойная логика. Все подстроено. Сильвии и Арлекину заморочили голову, перевернули и ум, и сердце. Ах, если бы я был женщиной, я хотел бы играть Фламинию!
Расходились уже в восемь вечера. Выходя из театра, Софи подошла к Пурвьаншу.
— Вы станете врагом Шаваля!
— Я на это и рассчитываю! Право же, его речь после читки была как-то уж слишком коротка. В любой комедии надо уметь различить и драму. Понятия не имею, как он собирается ставить эту пьесу. Если он хочет сделать из нее феерию, уж будьте уверены, я подбавлю туда парочку ведьм! Так как прежде всего, дорогая моя, Сильвия, которую вы будете играть, — вовсе не так проста, как нам тут пытались изобразить! Она быстро раскусила ряженого принца и поняла свою выгоду, уж вы мне поверьте. Да и можно ли долго колебаться, выбирая между крестьянином и принцем? Фламиния играет как по нотам. Впрочем, она живо проглотит Арлекина и уложит его к себе в постель, как только ей этого захочется! Этот славный малый чувствует и влюбляется по приказу. Будем надеяться, что он хорош в постели!
— Вы просто ужасны!
— Более, чем вы думаете! Мариво — слишком тонок, чтобы оставлять пьесу с таким концом. По-моему, принц быстро устанет от Сильвии, а Фламиния — от своего проказника. Вот и готов четырехугольник или по меньшей мере новый обмен. В конце концов проныра Фламиния станет владычицей принца, тогда как Сильвия вновь обретет своего сельского увальня. Вот тут и есть подлинное непостоянство! В этом и заключен смысл последнего шутовства Арлекина, когда он насмешливо восклицает: «Теперь я смеюсь над шуткой, что сыграла с нами дружба. Терпение, мы еще и сами пошутим над ней» [11].
Они с Софи шагали вдвоем по бульвару Сен-Жермен. Помолчав немного, Софи спросила:
— Как это получается, что вы так свободно управляетесь со всеми играми и уловками — и не только у Мариво, но и в жизни?
— О, — произнес Пурвьанш, — наверное, это потому, что я много страдал…
— Страдал?
— Мне пришлось побороться за жизнь, у меня было трудное детство. Я, видите ли, сирота…
Внезапно весь его пыл угас и сменился угрюмостью. В голосе вдруг появились тревожные нотки. Спина сгорбилась.
— Но это не имеет никакого значения… — прибавил он. Софи смутилась. Она не подозревала, что юные годы Ната были трудными.
— Простите меня, — сказала она, — я не знала.
— Я никогда не говорил об этом. Но понимаете, здесь, сегодня вечером… Я так нуждаюсь в дружеском участии.
11
Пьер Карле Шамблен де Мариво. Двойное непостоянство. — Здесь и далее перевод этой пьесы К. Хенкина. — Примеч. пер.