Готорн испытывал не только боль, но и унижение. Он знал обеих мамаш. С Нэн Пенхерст и Корин Адамс танцевал на балах и вел беседы не один год. Их сыновья дружили с его дочкой. А теперь они шарахаются от него.
Его била дрожь. Тяжело дыша, он взобрался в экипаж и опустился на мягкое кожаное сиденье. Внутри все горело. Выглянувшее на минуту солнце спряталось, и небо заволокло тучами. Порывистый ветер свистел в ушах. Мэтью машинально свернул на Мальборо-стрит, едва различая прохожих, торопливо уступавших ему дорогу, и среди них маленькую девочку в теплом пальто и шляпке, которая удивленно уставилась на него.
Он мчался, не разбирая дороги, не обращая внимания на крики и ругательства, и, лишь заметив накренившуюся подводу, резко натянул поводья.
Несколько кварталов, казалось, протянулись на многие мили, но вот наконец он ввалился через парадную дверь в дом.
Дворецкий бросился ему навстречу:
– Мистер Готорн!
При виде хозяина у слуги перехватило дух.
– Боже мой, позвольте позвать доктора!
Мэтью схватил Куинси за лацканы.
– Никому ни слова, – превозмогая боль, приказал он. – Я поправлюсь. Ясно?
– Да, да, сэр, – пробормотал дворецкий.
Готорн стремительно прошел в кабинет и, хлопнув дверью, заперся на ключ. Снова все поплыло перед глазами, и он свалился на столик, с которого попадали графины с коньяком столетней выдержки, бокалы из тонкого хрусталя, а затем и сам Мэтью медленно сполз на пол.
Глава 4
Мэри Готорн еще долго ошеломленно стояла на Коммонуэлс-авеню, глядя вслед скрывшемуся из вида отцовскому экипажу. Слава Богу, он не заметил ее. Видимо, не узнал, поскольку она была в шевиотовом пальтишке.
Несмотря на холод, девочка улизнула из бабушкиного особняка. От того места, где она сейчас находилась, было уже совсем недалеко до ее прежнего жилища. Но вдруг ей расхотелось возвращаться в свой старый дом. Захотелось к бабушке, чтобы та обняла ее и прижала к себе.
Сдерживая слезы, Мэри Готорн резко повернулась и поспешила обратно.
– Я не заплачу, – в отчаянии прошептала девочка, смахивая со щек слезинки своими крошечными ручками в перчатках.
Мэри незамеченной добралась до конца улицы. С тех пор как в ее жизни произошли перемены, она научилась скрываться от взрослых.
Она не понимала, что произошло, почему ее жизнь так резко изменилась. Бабушка ей объяснила, что Бог забрал ее маму к себе, она живет среди ангелов и к ним больше не вернется. Мэри было обидно, что мама оставила ее одну.
А стоило вспомнить об отце, совершенно незнакомом ей мужчине, как к горлу подступал комок. Он исчез так же внезапно, как мама, а потом вернулся со шрамом на лице. И не только на лице. Никто не знал, что Мэри видела его искалеченную руку. Еще она заметила, как медленно он стал ходить, не может взять ее на руки, как бывало прежде, догнать, когда она убегает от него.
Никому не было известно, что и до нее дошли слухи о разразившемся скандале. Однако разобраться в случившемся она, совсем еще ребенок, не могла, знала лишь одно: все переменилось.
Опасаясь натолкнуться на отца, Мэри шла, не сбавляя шага, и вскоре увидела на парадной лестнице дома Теда Пенхерста мальчиков, с которыми прежде играла.
Она попыталась незаметно проскочить мимо них. После того как ее матушка отправилась на небеса, а отец уехал в Африку, все разлюбили ее. Но Мэри это не трогало, поскольку она перебралась к дедушке с бабушкой на Бикон-Хилл и с тех пор, навещая свой бывший дом, избегала встречи с ними.
– Глянь-ка! Да ведь это Мэри!
Мэри, будто не слыша, продолжала спускаться по улице к общественному парку. Через несколько секунд мальчики догнали ее.
– Что ты здесь делаешь, Мэри? – сурово спросил малыш Гарри Адамс. Из-под толстого шарфа его голос прозвучал глухо. – Мы думали, ты уехала навсегда!
Семилетний веснушчатый Тед зло расхохотался. Из-под лихо сдвинутой набок шерстяной шапочки выбивались белокурые пряди.
– Хочешь послушать стихи, которые мы про тебя сочинили, а, Мэри?
Девочка, глядя прямо перед собой, едва не поскользнувшись на льду, продолжала идти.
– Конечно, хочет, – крикнул один из мальчишек.
Однако Мэри не остановилась.
Окружив девочку, мальчишки приговаривали:
– Мэри, Мэри, чудовище Мэри, куда уехал твой отец?
Дети вновь и вновь повторяли эту фразу, и их голоса гулко разносились по устланной снегом, обледеневшей улице.
У Мэри задрожали губы, но она не стала зажимать уши ладонями. Она мчалась без оглядки и наконец вбежала в высокие железные ворота общественного парка. Слава Богу, мальчишки отстали от нее.
Она в изнеможении опустилась на скамейку. Ей так хотелось снова жить с мамой и папой, вернуться в счастливое прошлое!
Девочка сидела, прикрыв глаза, чувствуя, как скамейка холодит спину. Она твердила себе, что не должна плакать, должна быть сильной. Но когда открыла глаза и увидела, как мать с дочерью, держась за руки, гуляют по парку, слезы неудержимо потекли по ее раскрасневшимся от мороза щекам.
– О, мама, – прошептала Мэри, – зачем ты меня покинула?
Глава 5
Его разбудил стук в дверь.
Застонав, Мэтью попытался повернуть голову и почувствовал невыносимую боль.
Он смутно помнил, как упал на пол, и напрочь забыл, как добрался до дивана.
Он обвел взглядом комнату. Перевернутая мебель, осколки разбитого стекла и резкий запах спиртного.
Снова раздался стук в дверь, и Готорн поморщился. Кто-то пришел. Из-за двери до него донеслись взволнованные голоса:
– Черт, Куинси! Отойди!
– Но, сэр! Мистер Готорн не велел его тревожить.
– Сначала ты сказал, что его нет, а теперь заявляешь, что его нельзя беспокоить. Что происходит?
Тяжелые бархатные портьеры были задернуты почти до конца. Оставалась небольшая щель, сквозь которую пробивался свет. Мэтью не имел представления, сколько прошло времени с тех пор, как он, едва держась на ногах, вернулся домой и заперся в кабинете. Судя по шуму за дверью, он пробыл здесь дольше, чем следовало.
Узнав по голосу старшего брата, он понял, что от него не отделаешься. Жаль, что не младший явился. Лукас более снисходительно отнесся бы к устроенному Мэтью беспорядку. Его считали в семье паршивой овцой, и он не раз попадал в переплеты.
Нащупав едва различимый на лампе выключатель, Мэтью кое-как поправил на себе измятый пиджак и галстук и открыл дверь. При его появлении воцарилась тишина.
– Добрый день, Грейсон, – как ни в чем не бывало приветствовал он брата с притворной радостью.
Однако обмануть ему никого не удалось, и меньше всех брата.
Мэтью с трудом подавил ярость, увидев выражение лица Грейсона. Грейсон считал своим долгом заботиться о Мэтью и Лукасе на правах старшего, чтобы угодить отцу, в чем Мэтью был абсолютно уверен.
Грейсон из кожи вон лез, стараясь заслужить отцовское расположение, но это ему не удавалось, а вот Мэтью, не прилагая никаких усилий, пользовался им. Лукасу же было наплевать на то, как относится к нему отец, и последний платил ему тем же.
– Забавно, – слегка изогнув бровь, произнес Грейсон. – К твоему сведению, сейчас утро, а не день, но не стоит придираться к мелочам. – Грейсон окинул взглядом кабинет и с иронией заметил: – Видимо, в наше время трудно найти хорошую прислугу. – Он пристально посмотрел на Мэтью. – А еще труднее принять ванну и побриться. Неудивительно, что ты пропустил воскресный обед.
О Боже! Неужто он пропустил воскресный обед?
У Мэтью голова пошла кругом. Какой же нынче день недели?
За окном валил снег. Это Мэтью разглядел сквозь щель между портьерами на окнах. В памяти всплыли слова доктора: «Следует исходить из того, что слабость в руке и плече – следствие полученных ран. Однако, учитывая, что она сопровождается постоянной болью, иногда невнятной речью и слепотой, надо быть готовым и к другим тяжелым последствиям».