Все три девушки взглянули на Питера.
— Ты уверен?
— Да, абсолютно.
— Она добрая? — спросила Энн.
— Не знаю, что ты называешь «добрая», — уклончиво ответил Питер.
Он произнес это неуверенно, будто не хотел продолжать разговор, но только Салли обратила внимание на его тон. Энн и Мэриголд были слишком заняты письмом.
— Уверена, они богаты, раз живут на Баркли-сквер, — сказала Мэриголд. — Не вздумай просить слишком мало.
— А как мне узнать, сколько вообще нужно просить? — спокойно возразила Энн.
На следующий день, сидя в огромной библиотеке Холстед-хаус и беседуя с леди Кэтрин Берфилд, Энн вспомнила совет сестры. С того самого момента, как она коснулась шнурка колокольчика на внушительной двери особняка, девушка все время дрожала от волнения. Дворецкий, открывший дверь, казалось, изучал чувство собственного достоинства, а великолепие библиотеки еще больше подавляло Энн. Но с приходом леди Кэтрин ей стало гораздо спокойнее. Леди Кэтрин была одета просто, но дорого и казалась красивой, хотя лицо ее было довольно обычным. Зато манеры отличались изяществом и грациозностью, а умение приветливо вести беседу располагало и успокаивало.
— Очень мило, что вы зашли, мисс Гранвилл, — сказала она. — Присаживайтесь.
Энн села, но чувствовала себя неловко, словно школьница, которую вызвали к директрисе.
— Давайте я сначала объясню, что нам нужно, — начала леди Кэтрин, — а потом вы скажете, подходит ли вам эта работа.
— Как пожелаете, — пробормотала Энн.
— Я дала объявление, — продолжала леди Кэтрин, — чтобы найти компаньонку для моей матери, герцогини Чейнской. Буду абсолютно откровенна с вами, мисс Гранвилл, с моей матерью нелегко поладить, хотя она в своем роде выдающаяся личность с очень живым умом. Ей почти восемьдесят лет, но старушкой ее не назовешь. Она любит молодежь и настаивает на том, чтобы ее компаньонкой была молодая девушка. Нам нужен кто-то, кто будет разговаривать с ней, читать и выполнять сотню мелких поручений, потому что она не выходит из своей комнаты.
У нее есть сиделка, конечно, и поэтому при ней не нужно быть все двадцать четыре часа в сутки. Нам необходима просто компаньонка на дневное время. У нас сейчас в доме достаточно народу, хотелось бы, чтобы это был кто-то приходящий.
— Мне это подходит, — быстро ответила Энн.
— Вот и прекрасно. Должна еще добавить, что вам придется писать письма по распоряжению моей матери. Она считает, что самой ей это делать трудно. Писать нужно от руки. Она старомодна и считает, что это грубо и невежливо печатать письма на машинке.
Энн едва сдержала вздох облегчения. По крайней мере ей не придется печатать.
— Трудно предвидеть все детали вашей работы, — продолжала леди Кэтрин. — У моей матери могут возникать разные идеи, и мы иногда шутим на этот счет. Она любит развлекаться, веселиться. Если у нее будут гости, она может попросить вас разливать чай и все такое прочее. Мама занимает несколько комнат на втором этаже, чтобы видеть как можно больше людей, когда пожелает и насколько ей позволит здоровье. — Леди Кэтрин сделала паузу. — Вроде бы все. Если наше предложение вас заинтересовало, вам надо встретиться с мамой. Окончательное решение принимает она. У нее бывают свои симпатии и антипатии, и никто не может повлиять на нее. Что вы думаете о такой работе?
— Постараюсь угодить герцогине, — спокойно ответила Энн.
— Прекрасно, — одобрила леди Кэтрин. — Ну что же, идемте знакомиться с мамой. О, еще один вопрос: какое жалованье вы бы хотели получать?
Энн вспомнила о наставлениях сестры.
— Может быть, вы назовете свою цену?
Леди Кэтрин колебалась.
— Мы надеялись нанять кого-нибудь за шесть фунтов в неделю, — осторожно сказала она. — Видите ли, в последнее время у нас были большие расходы и, боюсь, мы не можем позволить себе платить больше. Конечно, вы будете здесь обедать и пить чай.
— Очень хорошо, — согласилась Энн.
— Теперь все зависит от моей матери, — с улыбкой произнесла леди Кэтрин. — Идемте.
Пока они поднимались по широкой лестнице, Энн успела заметить парчовые шторы на окнах и семейные портреты в золоченых рамах.
Леди Кэтрин открыла дверь, и Энн оказалась в самой необычной комнате, какую только можно было себе представить. Помещение было просторное, светлое, с высокими потолками, но казалось, что на каждом квадратном дюйме пространства стоял какой-нибудь столик. Там были фотографии, маленькие китайские шкатулки, серебряные статуэтки, какие-то чаши тончайшей работы, флакончики для духов, миниатюры, камеи, — всему этому не было конца. И повсюду фотографии: сотни фотографий в широких серебряных рамках, многие из которых увенчивала корона. Был там и рояль. На нем тоже стояли фотографии и лежала вышитая испанская шаль. Стены были увешаны картинами: акварели, работы маслом, гравюры. Старомодные кресла и диваны были обиты блестящей тканью с узором из крупных роз.