Роберт Данстен удивленно поднял брови.
— Надеюсь, вы не ожидаете от меня похвалы в ее адрес за то, что она ушла без предупреждения, оставив мою дочь одну!
— Но у девочки есть няня, и, боюсь, в уходе мисс Харрис виновата Элейн, — возразила Салли.
— Значит, виновата Элейн? — резко спросил мистер Данстен.
— Да, виновата Элейн, — подтвердила Салли. — Она постоянно грубила своей гувернантке, а женщина была больна, и, видимо, они спорили и ссорились день за днем. Мисс Харрис была в ужасном состоянии, когда пришла в кабинет миссис Беллоус.
Роберт Данстен нахмурился. Лицо его помрачнело. Салли не хотелось говорить об этом, но она не могла забыть худенькую измученную мисс Харрис, нервно теребившую старую сумку, ее давно вышедшее из моды поношенное платье. Это несправедливо, думала Салли, заставлять ее мучиться всю оставшуюся жизнь только потому, что она не справилась с капризным ребенком. Не она виновата в испорченности Элейн.
На минуту воцарилась тишина. Затем, взглянув на Салли, мистер Данстен сказал:
— Я пригласил вас сюда, мисс Гранвилл, чтобы побеседовать об Элейн, а не о мисс Харрис. Вижу, вы прекрасно поладили с девочкой. Она говорит о вас с большим воодушевлением.
— Рада узнать об этом, — ответила Салли. — Но, мистер Данстен, вы ведь понимаете, что девочка совсем отбилась от рук?
Салли не собиралась говорить так резко, но мистер Данстен начал раздражать ее.
Ему так много дано, думала девушка, — деньги, власть, положение в обществе, а у мисс Харрис ничего этого нет. Но он тем не менее готов стереть в порошок бедную женщину только потому, что она не справилась с его испорченной дочкой.
Салли удалось поразить мистера Данстена. С минуту он пристально разглядывал ее, а затем медленно, будто тщательно подбирая каждое слово, сказал:
— Вы необыкновенно откровенны, мисс Гранвилл.
— К несчастью, я всегда говорю правду.
— Могу предположить, что многие на вашем месте предпочли бы не говорить правду.
— Вам виднее, мистер Данстен.
Губы мистера Данстена дрогнули, будто в легкой улыбке. Он сел в кресло с другой стороны от камина.
— Мисс Гранвилл, полагаю, об этом разговор окончен. Итак, вы приняли предложение стать гувернанткой моей дочери, а через несколько дней объявляете, что она отбилась от рук. Следует ли это понимать как предложение обращаться с Элейн более строго?
Салли покачала головой:
— Не более строго, а более разумно.
— Каков ваш опыт работы с детьми, мисс Гранвилл?
Румянец залил щеки Салли.
— Я никогда раньше не работала гувернанткой, но у меня есть некоторый опыт общения с детьми… и вообще с людьми.
— Вы очень молоды.
— Но гувернантки постарше, которых вы нанимали прежде, не справились с Элейн.
Это прозвучало достаточно резко. Салли сознавала, что между ней и мистером Данстеном возникает стена непонимания.
Роберт Данстен вдруг встал и отошел к окну. Салли, глядя на его спину, думала: «Я ему не нравлюсь. Он бы уволил меня с превеликим удовольствием, но он не смеет из-за Элейн».
Роберт Данстен постоял у окна, затем отошел и сказал, взглянув на часы:
— Мне очень интересны ваши идеи, мисс Гранвилл, но, к сожалению, у меня важная встреча в Сити. Я бы хотел продолжить нашу беседу, но пока придется это отложить.
Салли тоже встала.
— Понимаю. Полагаю, вы хотите, чтобы я продолжала заниматься с Элейн в ближайшее время так, как я считаю нужным?
— Конечно, — ответил мистер Данстен. — Конечно. Но сейчас… прошу меня извинить…
Он пропустил Салли вперед, придержав дверь, и вышел сам. В холле он взял шляпу и быстрым шагом направился к лифту. Салли показалось, что Роберт Данстен был рад избавиться от не очень приятного разговора.
«Какой странный человек! — размышляла Салли. — А я-то думала, что он захочет узнать истинное положение дел».
Девушка вернулась в детскую. Элейн ждала ее с нетерпением.
— Я вспомнила одно имя, — радостно сообщила девочка. — Один из пассажиров был король Аравии. По крайней мере, мне кажется, что именно так и сказал папа.
— Хорошо, — улыбнувшись, сказала Салли. — Будет очень интересно прочитать о нем. Это очень важная персона.
— Вас не было очень долго. О чем вы говорили с папой? Мои прежние гувернантки всегда с ним соглашались, и вся беседа длилась несколько минут. Они все боялись сказать что-нибудь, кроме «да». Я часто подслушивала под дверью. Они никогда ничего больше не произносили!