— Все в порядке. Ушли.
Он отпер дверь. Она быстро вошла в комнату, и он увидел, что она чем-то рассержена и с трудом сдерживает гнев. Взглянула на него, потом на открытое окно, и гнев сменился тревогой.
— Куда бы ты скрылся? — поинтересовалась она.
— Ну, об этом я не успел подумать. Что произошло?
Она опустилась на край кровати. Он задвинул окно, запер его и сел рядом.
— Господа из управления внутренней безопасности, — с горечью проговорила она. — Они, видите ли, проверяют доктора. Спрашивали, зачем он ездил в Иоганнесбург, с кем встречался там, и где останавливался, и когда вернулся. И доктору, разумеется, пришлось отвечать этим белым негодяям. Закон предписывает нам отвечать на любые вопросы, если даже они будут касаться сугубо интимных дел. За отказ отвечать они могут заподозрить нас в преступных намерениях и на основании этих подозрений посадить в тюрьму.
— Хватит об этом! — остановил ее Нкози.
Она кивнула и ласково коснулась его руки.
— Прости. Я считаю этот закон отвратительным. Из-за него мы и сами становимся отвратительными.
— Только в том случае, если позволяем себе это, — возразил он. — Так что же случилось?
— Внешне они все изобразили так, будто это обычная проверка, но мы сомневаемся. Уж слишком настойчиво они уверяли нас в этом. Они ни словом не обмолвились о Вестхьюзене и о том, что разыскивают человека, который был с ним; им ведь известно, что целая армия людей, неделю назад буквально погибавших от голода, в их числе и те, кто находился под домашним арестом, вдруг получила еду и даже деньги, — но и об этом они ничего не сказали.
— Разумеется, они не станут говорить об этом с твоим братом, чтобы не выболтать чего-нибудь лишнего.
— Так они и действуют. Являются всегда вдвоем. Один задает вопросы, а другой издали следит за выражением вашего лица. Это самый эффективный метод. Они дают вам понять, что им многое известно, рассчитывая при этом, что вы отреагируете на сказанное и выдадите себя. Вот и весь фокус. Однако сегодня они вели себя совсем иначе, и это неспроста.
— Не преувеличиваешь ли ты их способности?
— Мне приходилось иметь с ними дело гораздо чаще, чем тебе. Давуд обеспокоен не меньше меня, а он никогда попусту не беспокоится. Пойдем-ка вниз. Давуд скоро уезжает по вызовам и хотел бы до этого повидаться с тобой.
Она повела его по потайной лестнице вниз, потом через знакомые ему двери стенного шкафа. Из приемной доктора на первом этаже доносился шум голосов. Ди проводила его в свою спальню, где у окна был накрыт стол на троих.
Нкози выглянул в окно и вспомнил о том, что произошло между ним и Ди в этой комнате несколько часов назад. Словно угадав его мысли, она прижалась к нему, и они обнялись. Это было нежное, ласковое объятие, лишенное даже намека на страсть.
— В нынешнее время в нашей стране не должно быть места подобным чувствам, — спокойно сказала она.
Он тихо рассмеялся, и это ей было приятно.
— Настанет день, — сказал он, — когда появятся мужчины, которые будут чувствовать и реагировать в соответствии с требованиями места и времени. Слава богу, что меня тогда уже не будет в живых. — Он помолчал немного и уже совсем серьезно продолжал — Да, я не шучу: если и вправду наступит день, когда человек внесет логику в свои чувства, мир, подчиненный власти науки, станет отвратительным и жестоким. Одним из спасительных качеств мужчины всегда было и остается стремление — сугубо иррациональное — создавать фантазии и волшебные сказки. Существование бога, любви, красоты и истины недоказуемо научным путем… Я рассуждаю, как закоренелый реакционер, да?
— Да. Но мне нравятся твои рассуждения. Беда лишь в том, что они намного осложняют дело… А вот и Давуд.
При свете дня Давуд показался Нкози меньше ростом и не таким блистательным, как в первую их встречу у сахарных плантаций ночью, после которой, кажется, прошла целая вечность. Тогда доктор показался ему великаном, очень красивым, слегка ироничным и совершенно невозмутимым. Но сейчас великан казался обыкновенным смертным, к тому же еще сильно встревоженным. Даже голос у него изменился, в нем не было прежней успокоительной ласковости. Только рукопожатие было таким же крепким, как и тогда.
— Рад вас видеть в добром здоровье, — сказал доктор. — Товарищи в Иоганнесбурге считают, что вы сделали важнейшее дело, и просили передать это вам.
— Но я доставил вам много хлопот.
— Ничего не поделаешь. Вестхьюзен был единственным слабым звеном. Мы это знали. Самым уязвимым звеном во всей цепи.
— Это слабое звено уничтожено.