Зато раны у них быстрее заживают, добавила она про себя, но говорить этого не стала, потому что знала, видела по его лицу, что он все понимает.
— Он будет есть?
— Будет есть и делать все, что обычно делает человек. Не беспокойся о нем. Сегодня ночью, когда он будет меня отвозить, я дам ему возможность выговориться. Доверься ему и мне.
Днем они отыскали скрытое от солнца местечко под нависшей скалой, и пока Ди читала, Нкози сделал с нее множество набросков. Он рисовал ее во весь рост, делал зарисовки отдельных деталей, например, кисти руки или ступни, уха и даже линии губ. Несколько раз рисовал глаза, но чаще всего лицо целиком; он заходил то с одной стороны, то с другой, пока не изобразил его во всех возможных ракурсах. Он остался доволен своей работой и когда закончил ее, солнце ушло далеко на запад.
Отчужденный и замкнувшийся в себе, появился Дики — впервые с тех пор, как накануне вечером Ди крикнула ему «покойной ночи». Он принес чай и печенье, поставил поднос к ногам Ди и удалился, не сказав ни слова, даже не подняв глаз.
После чая, почти перед самым заходом солнца, они спустились в широкую долину, сели возле пересохшей речки, которая петляла в горах, отыскивая выход к морю, и стали любоваться горами, высившимися по другую сторону широкой долины.
— Сколько раз я смотрела на все это прежде, — сказала она, — но по-настоящему увидела только сейчас. Наверно, благодаря твоим зарисовкам. Я словно прозрела, для меня вдруг открылась красота этих мест, да и всей страны.
— Чему учишься в северных странах, так это умению видеть. Красоту зеленой травы и молодой листвы я ощутил лишь после того, как прожил зиму в Европе. Почти три месяца земля была покрыта снегом, и деревья стояли голые, без листьев. Потом однажды на них набухли почки, и весь мир, казалось, ожил. Под окном моей комнаты росло дерево, и, когда после суровой английской зимы на нем распустились зеленые листики, мне показалось, что они исполнены ни с чем не сравнимой жизненной силы.
— Это потому, что ты художник, — сказала она. — И северные страны тут ни при чем.
— Нет. Дело в том, что надо учиться видеть. А учиться видеть и слушать легче там, где происходит резкая смена времен года. Если деревья стоят зеленые круглый год, ты привыкаешь к этому и постепенно перестаешь их замечать. Но когда не видишь зелени несколько месяцев кряду, а потом вдруг появляются зеленые листочки, это производит потрясающее впечатление. А сравнивая зеленые деревья с голыми, ты, по существу, учишься видеть.
— Значит, любовь тоже остается привычкой до той поры, пока не перестаешь любить… Не верю.
— Однако бывает и так. Но ты мыслишь упрощенно. Ведь разговор шел о том, как научиться видеть.
— Или любить. — Она наклонилась и стала разгребать сухой рыхлый песок. Потом снова заговорила тихим ласковым голосом, тщательно подбирая слова:
— Со вчерашней ночи меня не покидает чувство, которое ты испытал, когда увидел первые зеленые листья после первой зимы, проведенной в Англии. И это чувство до конца дней моих не станет привычкой. И я не желаю верить, будто люблю тебя потому, что в нашем обществе господствуют насилие и жестокость.
— Не продолжай, не надо! — сказал он быстро и ласково привлек ее к себе.
Сначала она противилась, но потом уступила и прильнула к нему, хотя по-прежнему не поднимала головы. Он терпеливо ждал. Наконец, она взглянула на него и попыталась улыбнуться.
— Между «видеть» и «любить» — глубокая разница, — сказал он.
Робкая детская улыбка затрепетала на ее лице.
— Я знаю. Сама не пойму, почему вдруг я испугалась и стала нервничать.
Они молча сидели, прижавшись друг к другу, пока не растаял золотой ореол вокруг горных вершин и долина не наполнилась тьмой и прохладой. Потом они взялись за руки и стали подниматься вверх по склону.
Свет в передней и доносившиеся из кухни запахи свидетельствовали о том, что Дики Наяккар дома. Они прошли прямо в спальню; Ди с тоской думала о предстоящей разлуке, и близость их на этот раз была исполнена болезненно острой чувственности. Он без конца шептал ей нежные слова; наконец она успокоилась, и ими обоими овладела тихая умиротворенность; так они и уснули, не размыкая объятий.
Во сне его вдруг обуяла тревога — ему показалось, будто ее нет рядом, тревога все нарастала, и в конце концов он проснулся. Открыл глаза и с ужасом обнаружил, что она и в самом деле исчезла. Его охватило смятение, которое несколько раньше испытала она. Поспешно натянув брюки, он выбежал из спальни.
Ди была в кухне. Она хлопотала у трех маленьких примусов, а Дики Наяккар стоял рядом и нарезал ломтиками мясо. Оба подняли глаза, когда он вбежал в кухню. И в какую-то долю секунды, прежде чем он успел облегченно вздохнуть, Ди прочла на его лице отчаяние. Он действительно любит меня, подумала она; и спокойствие, с которым она восприняла эту мысль, вызвало у нее едва уловимую удивленную улыбку.