Однажды я вспомнила, как Ж. – сияющие глаза, копна кудрявых волос – хвасталась, что часто просыпается от оргазмов. И тут же на ее месте возникла другая женщина: я видела и слышала, как она источает чувственность, испытывает оргазм за оргазмом. Словно передо мной победно представала целая когорта женщин с исключительными сексуальными способностями, вроде тех, что высокомерно глядят с обложек летних выпусков женских журналов, – и я к их категории не принадлежала. Это пресуществление тел женщин, которые встречались на моем пути, в тело той, другой женщины совершалось постоянно: я «видела ее повсюду».
Бывало, среди афиш или объявлений о продаже недвижимости в «Ле Монд» я натыкалась на адрес «авеню Рапп», и это упоминание об улице, где жила другая женщина, тут же завладевало моим сознанием до такой степени, что дальше я читала, не понимая смысла. Где-то между Домом инвалидов и Эйфелевой башней, захватывая мост Альма и самую тихую и шикарную часть VII округа, простиралась территория с расплывчатыми границами, куда я ни за что на свете не осмелилась бы ступить. Об этой зоне, насквозь отравленной другой женщиной, я не забывала ни на минуту, и каждый вечер маяк на Эйфелевой башне, которую видно с холма в западном пригороде Парижа, где стоит мой дом, упорно указывал мне на эту территорию, ритмично проходясь по ней своей светящейся кистью вплоть до полуночи.
Когда мне приходилось ездить в Париж и бывать в Латинском квартале (втором месте после авеню Рапп, где вероятность встретить В. с той женщиной была особенно высока), мне казалось, что я нахожусь в каком-то враждебном пространстве, что за мной необъяснимым образом отовсюду следят. Словно в этом квартале, который я заполняла той женщиной, мне самой места не оставалось. Будто я пробралась туда незаконно. Идти, даже вынужденно, по бульвару Сен-Мишель или по улице Сен-Жак означало расписаться в желании их встретить. Я ощущала на себе необъятный, давящий, обличительный взгляд: сам Париж наказывал меня за это желание.
Самое удивительное в ревности – ее способность заселить целый город, весь мир одним существом, которого ты можешь даже не знать.
В редкие минуты затишья я возвращалась к своему прежнему состоянию, думала о чем-то другом – и вдруг в сознании возникал образ той женщины. Словно не мой мозг создавал его, а он сам вторгался извне. Казалось, эта женщина сама решает, когда заходить в мою голову, а когда выходить из нее.
В фильме, который я обычно проигрываю у себя в голове, воображая грядущие приятные события, вечеринки, отпуск, день рождения, весь этот непрерывный автофикшн, который в нормальной жизни предвосхищает удовольствие, теперь был вытеснен образами извне, буравившими мне грудь. Я больше не была вольна в своих мечтах. Я даже не была в них действующим лицом. В меня незаконно вселилась женщина, которую я никогда не видела. Или, по выражению одного моего знакомого сенегальца, ощущавшего себя во власти врага, меня «зашаманили».
Свободу от этого гнета я ощущала, только когда примеряла платье или брюки, купленные перед очередной встречей с В. Представляя его взгляд, я снова становилась собой.
Я начала чувствовать боль от расставания с ним.
Когда я не была захвачена другой женщиной, меня атаковал внешний мир, упорно напоминая мне о нашем с В. общем прошлом, смысл которого теперь сводился к невосполнимой утрате.
Внезапно в моей памяти начинали стремительно и непрерывно проноситься фрагменты нашей истории. Словно кадры киноленты, которые, вместо того чтобы сменять друг друга, всё прибывают, наслаиваются. Улицы, кафе, гостиничные номера, ночные поезда и пляжи кружились вихрем и сталкивались. Лавина сцен и пейзажей, в те минуты ужасающих своей реальностью: «Я там была». Казалось, мой мозг выплескивает из себя все воспоминания, накопленные за время моих отношений с В., а я не в силах заткнуть течь. Словно сам мир тех лет, неповторимый вкус которого я тогда не оценила, решил отомстить и теперь возвращался, чтобы меня поглотить. Порой мне казалось, что я схожу с ума от боли. Но именно боль и была верным знаком, что с ума я не сошла. Я знала, что могу остановить эту мучительную карусель, налив себе полный стакан спиртного или приняв снотворное.
Впервые я отчетливо осознавала материальную природу чувств и эмоций, физически ощущала их форму, консистенцию, а еще – их независимость, полную свободу от моего сознания. У этих внутренних состояний были соответствия в природе: бьющиеся о берег волны, обвалы скал, пропасти, разрастающиеся водоросли. Теперь я понимала, откуда такая потребность в сравнениях и метафорах с образами воды и огня. Даже самые избитые из них кто-то когда-то пережил.