— Зачем ей это делать?
— Моя сестра ― политиканша. Она ни перед чем не остановится, чтобы стать лучшей.
— Откуда тебе знать? Может, она повзрослела.
Я скриплю зубами и стаскиваю одеяла с ее тела. Роуз ищет их, а я бросаю на пол.
— Потому что для моей сестры нечто меньшее, чем совершенство, ― недостаточно. Я усвоил этот урок много лет назад.
Роуз устремляет на меня яркие глаза.
— О, и как же?
Я опускаю руку и беру её за бицепс, чтобы усадить. Светлые волосы Роуз разлетаются вокруг лица, и я сопротивляюсь желанию прижаться к сладкому изгибу ее грудей.
— Я не собираюсь сейчас в это углубляться. Что если мы заключим сделку? Ты поднимаешься, и когда мы вновь окажемся в безопасности, я расскажу тебе о том случае, когда моя сестра сломала мне ногу ради меня.
Она широко распахивает глаза.
— Она что?
— Нет, я не буду ничего делать, пока ты не начнешь двигаться.
Наконец, Роуз волочится по кровати. Я бросаю ей в лицо пару джинсов и свитер, но она не ловит их, просто позволяет им упасть себе на колени и соскользнуть на пол.
— Одежда, — подсказываю я.
Я отворачиваюсь, надеясь, что она быстро переоденется, чтобы у меня не возникло желания толкнуть Роуз обратно в кровать и остаться еще ненадолго.
Пока она переодевается, я открываю ящики комода и начинаю доставать ее одежду.
— Хэй. — Ее голос все еще хриплый и низкий ото сна. — Прекрати. Не собирай мои вещи. Я сделаю это, когда буду готова.
Я смотрю на кучу одежды у ног Роуз.
— Твое «готова» может быть недостаточно быстрым. Теперь пойдем, или я вытащу тебя на мороз голой.
Она скрещивает руки под грудью и смотрит на меня.
— Ты этого не сделаешь. Мое обморожение не входит в твою работу.
Я выдвигаю еще один ящик и переворачиваю его над чемоданом, что заставляет ее встать с кровати и подойти ко мне.
— Я сказала прекрати. Я пока не хочу уезжать.
Роуз тянет ящик, и я позволяю ей взять его, поскольку я уже опустошил его. Затем я двигаюсь к следующему.
— Ты права. Обморожение не входит в перечень обязанностей, поэтому как насчет этого: если ты немедленно не оденешься, я прижму тебя к стене и одену сам, и я обещаю, что буду делать это медленно и аккуратно.
На ее лице читается чистое возмущение, поэтому Роуз не бросается на меня, когда я опустошаю следующий ящик в чемодан.
Когда комод оказывается пустым, я смотрю на лосьоны и кремы на нем.
— У тебя есть косметичка, или ты хочешь, чтобы я просто засунул все это вместе?
Словно освободившись от чар, она бросается к комоду и заслоняет его своим телом.
— Ты не слышишь меня.
— Нет, но мне и не нужно слышать тебя. Обратное неправда, учитывая, что это я здесь пытаюсь сохранить нам жизнь.
— Тогда уходи ты. Они преследуют тебя. Я больше никому не нужна.
Я поворачиваюсь и роняю чемодан с глухим стуком.
— Думаешь, ты никому неинтересна? Единственная кузина Валентины Доубек? Даю тебе слово, куча народу хотели бы заполучить тебя, чтобы получить за тебя выкуп. — Я опускаю взгляд на выпуклость ее грудей, натягивающих футболку. — Или, может, они оставят тебя в качестве игрушки, симпатяжки для путешествий или чего-то в этом роде.
Роуз пихает меня, и я так удивлен, что спотыкаюсь о чемодан. В тот же миг я тянусь к Роуз и хватаю ее за бедра, в результате чего мы оба теряем равновесие. Когда я поднимаюсь на ноги, я прижимаюсь к ней, заключая ее пышное тело между стеной и моим телом.
— Вот почему нельзя доводить людей, — предупреждаю я. Скорее это шутка, но в ее глазах блестят слезы. — Что такое? — Я жду ее ответа, но она лишь отводит взгляд, напрягаясь всем телом в моих руках. Словно она сдается, поддается и позволяет мне сделать то, о чем я мечтал долгие месяцы. И я, блядь, ненавижу это. Я щелкаю пальцами перед ее лицом и подтягиваю ее подбородок вперед, чтобы встретиться с ней взглядом. — Что не так? Сколько раз нужно повторить? Я не причиню тебе вреда.
Она фыркает.
— А ведешь себя так, будто причинишь. Ты говоришь, что навредишь мне. Откуда мне знать, что ты сделаешь или нет?
В моей груди нарастает пламя, пока я не прижимаюсь к ней, встречая ее взгляд.
— Думаешь, я наврежу тебе, да?
В глазах Роуз все еще присутствует блеск, но твердый изгиб ее челюсти говорит мне, что она не верит в это.
Я поворачиваю Роуз и вжимаю лицом в холодную стену, положив руку ей на затылок, прижимаясь телом к пышным изгибам ее задницы.
— Если бы я хотел навредить тебе, то воспользовался бы этой позой. Так гораздо проще кого-то контролировать.
Она упирается руками в стену, пытаясь освободиться, но я вжимаюсь сильнее, ожидая, пока она перестанет двигаться. Когда Роуз опускает руки, я ослабляю давление, но лишь настолько, чтобы я мог наклониться и посмотреть ей в лицо.
— Что ты видишь, когда я удерживаю тебя подобным образом? Что делает тебя настолько безумной, что ты не можешь не бороться?
— На хуй тебя, — шепчет она.
Я всегда предпочту это глухой тишине и мертвым глазам.
— «На хуй меня», вероятно, не лучшая вещь, которую стоит сказать в подобной позе.
— Отпусти меня сейчас же, — говорит Роуз мягким и колким голосом. Каждое слово достаточно острое, чтобы ранить. Как жаль, но она нравится мне немного агрессивной, немного опасной и даже немного убийственной.
— Ты собираешься одеться и собрать свое дерьмо? — спрашиваю я, не совсем уверенный, что мне хочется отпустить Роуз, даже если она согласится. Мне так хорошо с ней, так много изгибов, и она высокая для женщины, ее макушка достает мне до подбородка. Идеальный рост, чтобы нагнуть ее над чем-нибудь.
Роуз продолжает молчать, и я не могу не восхититься ее решимостью. Если бы она только не использовала ее против меня.
— Ну тогда, полагаю, нам придется остаться здесь, пока люди с пушками не окружат нас и не выволочат отсюда. — Я опускаю голову и делаю долгий вдох ее сладкого запаха. Черт, она всегда так хорошо пахнет. Даже будучи вспотевшей, она побуждает меня желать вкусить ее. Я задаюсь вопросом, какова на вкус будет сладкая киска Роуз, когда она будет покорной и готовой для меня.