– Тревис мог бы иметь врагов, полагаю, но я думаю только об одном, отце Гесионы. После того как он повел себя как трус на дуэли, Джереми предупредил, что из-за него у Тревиса могут быть неприятности.
– Понятно.
Доктор Смарт встал и покачал головой. Сердце Брук сжалось от страха.
– В чем дело, доктор?
– Он потерял очень много крови. Я остановил кровотечение, но больше я ничего не могу сделать. – Доктор Смарт посмотрел на Брук и Маргарет. – Лучше всего отвезти его домой и подождать. Теперь это в руках Господа.
Слезы хлынули из глаз Брук, но она смогла кивнуть в знак согласия.
Мамми обняла Брук своими теплыми руками.
– Не беспокойтесь, мисс Брук. Я не допущу, чтобы с этим мальчиком что-то случилось, слышите, – сказала она.
Брук тупо кивнула. Ей хотелось верить мамми, но лицо Тревиса было слишком бледным. Даже ее неопытному взгляду он казался умирающим. Она, сознавая свое бессилие, смотрела, как мужчины положили его в коляску.
Морщась при каждом толчке, Брук поддерживала голову Тревиса всю дорогу до дома. Маргарет вела себя очень тихо, и это устраивало Брук. Свекровь сейчас меньше всего интересовала ее.
Тревиса отнесли в его комнату, раздели и положили на кровать. Брук поставила стул возле кровати и приготовилась бодрствовать всю эту долгую ночь.
Мамми приходила к ней, проверяя, поела ли она, но Брук отказывалась встать со своего места. И она не хотела, чтобы кто-то другой занял его. Она так боялась, что Тревис умрет, когда ее не будет рядом с ним.
Маргарет пыталась помочь, но каждый раз, посмотрев на сына, заливалась безутешными слезами. Наконец она так измучилась от беспокойства, что вынуждена была лечь в постель.
В течение следующих двух дней Брук непрерывно разговаривала с Тревисом, пытаясь получить от него какой-нибудь ответ. Она просила его выздороветь. Она умоляла, она требовала, она заставляла его пить бульон…
И она молилась.
Медленно тянулись дни, пока не наступило Рождество. В доме было слишком тихо, и никто не радовался празднику. Доктор Смарт сказал им: если Тревис в конце концов придет в себя, то он выживет. Но ожидание было тяжелым. Они еще несколько дней ничего не будут знать.
Была глубокая ночь, когда Брук, вздрогнув, проснулась. Ей что-то послышалось? Когда она взглянула на Тревиса, его лицо уже не было таким бледным, но он по-прежнему не открывал глаза.
– Пожалуйста, не покидай меня, – попросила Брук. – Может быть, вначале я не хотела тебя, но иногда мы не знаем, чего хотим, пока не поймем, что можем это потерять. – Ее голос дрогнул, и слезы, которые она старалась сдержать, потекли по ее лицу. – Я не хочу терять тебя, Тревис. Пожалуйста, не сдавайся. Я все еще мало знаю о «Старой роще». Надо, чтобы ты научил меня. И я вижу твою улыбку, то есть видела бы, если бы твои глаза были открыты, поэтому, пожалуйста, открой глаза. Ты всегда говорил мне, что я никогда не смогу управлять плантацией. Ладно, признаюсь, что, может быть, ты был прав. И если ты только взглянешь на меня, я разрешу тебе злорадствовать, сколько ты захочешь. Я знаю, как много для тебя значит «Старая роща». Она тебе дороже всего на свете… ты всегда говорил мне это.
– Не дороже всего, – слабым голосом пробормотал Тревис. Его пальцы шевельнулись в ее руке. Сначала Брук подумала, что ей это показалось, но неожиданно его пальцы вновь шевельнулись и сжали ее руку.
Брук пристально посмотрела на Тревиса, всей своей волей заставляя его проснуться. И, наконец, он открыл глаза. Они были несколько затуманены, воспалены и не такие синие, какими она привыкла их видеть, но он был жив, и только это имело значение.
Она вскочила на ноги.
– Ты не представляешь, как чудесно видеть, как ты смотришь на меня. Как ты себя чувствуешь?
– Ужасно, – прохрипел он. – Воды.
Брук дрожащими руками налила воды из кувшина, стоявшего у кровати. Она поднесла стакан к его губам, и он сделал несколько глотков прохладной живительной жидкости. Когда он выпил, она поставила стакан на столик и посмотрела на него. Ей хотелось броситься в его объятия, но она боялась причинить ему боль.
– Что еще тебе дать? – спросила она.
– Ружье, – звучным твердым голосом сказал Тревис.
– Что? – переспросила Брук. Она явно неправильно поняла его. – Должно быть, ты бредишь. Ты три дня был без сознания. Зачем тебе понадобилось ружье?
Тревис попытался шевельнуться, но сморщился от боли.
– Я застрелю этого сукина сына, что мне следовало сделать в первый же раз.
– Жоржа Д'Акуина? – Отец Гесионы был единственным, о ком подумала Брук. – Почему?
– Потому, что это он пытался убить меня. На этот раз один из моих людей видел его, и они поймали его старшего работника, который во всем признался. И он же столкнул тебя за борт, – объяснил Тревис. Он попытался сесть, но усилие было слишком велико, и он со стоном опустился на подушки. – Проклятие, у меня все тело болит.
По сжатым челюстям Брук поняла, что с ее упрямым мужем трудно поладить. Она вспомнила предыдущий случай, когда в него стреляли. Ей пришлось оставить его на попечении мамми, потому что он абсолютно невыносимо вел себя.
Но теперь она была его женой, и Брук собиралась заботиться о нем, даже если это убьет их обоих. И при этом она не потерпит никаких глупостей с его стороны.
– Я понимаю, ты чувствуешь себя ужасно. Ведь целая постройка обрушилась на тебя. И тебе очень повезло, что ты остался жив. Двое из тех, кто был с тобой, погибли.
– Кто эти двое?
Брук на минуту задумалась.
– Я слышала, кто-то сказал – Джон и Джефф.
– Помоги мне сесть, – приказал Тревис.
– Не помешало бы прибавить «пожалуйста», – заметила Брук.
– Ладно, пожалуйста, – проворчал он.
Брук улыбнулась и подложила ему под спину несколько подушек. «Очередная попытка укротить дикого зверя», – подумала она, стараясь приподнять Тревиса. И подумать только, всего минуту назад она молилась о его выздоровлении.
– Спасибо, – сказал Тревис и пристально посмотрел на нее. – Ты выглядишь ужасно, моя дорогая.
Брук подняла бровь.
– Очень благодарна за комплимент.
Тревис взял ее за руку.
– Для меня ты всегда прекрасна, но у тебя действительно усталый вид, под глазами темные круги.
– Не сомневаюсь, – резко ответила она. – Я просидела на этом стуле три дня, не зная, выживешь ты или умрешь. К сожалению, ты выжил. И каковы же твои первые слова? Оскорбление.
Тревис усмехнулся:
– Я знаю, ты так не думаешь.
– Не думаю? – Брук попыталась отнять у него свою руку. – С тех пор как ты проснулся, ты не сказал мне ни одного приятного слова. Я начинаю думать, что предпочла бы видеть тебя спящим.
Тревис ей не ответил.
– Ты сказала, что я находился без сознания три дня?
Она кивнула.
– В таком случае, как насчет веселого Рождества? – сказал он.
У него был такой мальчишеский вид, как у избалованного ребенка, который понимает, что плохо ведет себя, но пытается, используя свое очарование, избежать наказания. От его вида сердце Брук растаяло.
– С веселым Рождеством и тебя.
– У меня нет омелы, – улыбнулся он, – поэтому, думаю, я не могу поцеловать тебя.
– Мне не нужно омелы, – сказала она, наклоняясь к нему, – мне нужен только ты.
– Тогда, моя дорогая, ты должна быть исключительно счастливой всю оставшуюся жизнь, ибо я принадлежу тебе сейчас и навсегда.
– И мы тоже всегда будем принадлежать тебе, – сказала Брук и поцеловала его.
Тревис притянул ее к себе и вопросительно посмотрел ей в глаза.
– Мы?
Брук одарила его ослепительной улыбкой.
– Может, тебе переквалифицироваться в гадалку?
– О чем это ты говоришь?
– Ты будешь отцом, Тревис Монтгомери, – сообщила ему Брук.
Разные чувства отразились на лице Тревиса, но последнее было наилучшим. Наконец Брук увидела истинную любовь в глазах Тревиса и поняла, что получила то, чего никогда не надеялась получить.
Брук обрела истинное счастье в объятиях мужчины.