Жаль, что девчонку сейчас не разбудить, было бы забавно, очнись она в таком интересном положении, обнаженная, подомной… Чтобы она теперь сделала? Вспыхнула ярким стыдом? Попыталась меня оттолкнуть или потянулась ко мне своими руками, чтобы через мгновенье поцеловать?
Подавшись вперед, я склонил голову на бок, разглядывая ее прокушенное плечо. Нужно было быть осторожней. Мягко коснувшись ранки языком, я дал следам зубов полностью затянуться, чувствуя, как в груди растет удовольствие от того, что теперь она вся принадлежит нам и телом, и душой… Мы сделаем все, чтобы привязать ее к нам во всех мирах, и даже после смерти ей не удастся от нас избавиться. Глаза скользнули к ее шее, с удовольствием наблюдая, как бьется ее жилка. Привстав, я полюбовался ее белеющей в темноте кожей и потянулся к распахнутой рубашке, аккуратно расправляя ее, принявшись неспешно застегивать пуговки. Закончив, оглядел результат своих трудов и, нехотя встав, потянул сбившееся на полу одеяло, бережно укутав девчонку, выпрямился, застыв возле кровати, смотря на нее.
В голове мелькали сладкие картинки, поднимая бурю в груди, заставляя наше дыхание сбиться. Ее слова, там, в коридоре, если бы она не сорвалась, Ичиго бы не переступил эту черту. Но ее дрожащий голос, ее поддетые болью глаза, слова, врывающиеся в его уши, вызвали у парня неподдельный страх из-за того, что она сказала, из-за того, что он представил, как девчонка покинет нас, не будет терзать своим видом, не будет врываться в его жизнь, в его мысли, останется лишь мимолетным воспоминанием, выворачивающим нашу душу… оставит нас одних…
Даже у меня эти слова вызывают вспышки злости, окатывают меня ледяной волной, даже сейчас, после того, что мы с ней делали, после того, как получили ее тело, ее душу, насладились ее энергией, ее теплом… даже сейчас, я готов разрушить все миры, несущие для нашей связи угрозу…
Стоя там в сумраке коридора, смотря на ее лицо, слушая ее голос, чувствуя, как внутри все замирает, Ичиго не знал, что сделать, чтобы она выкинула свой страх из головы, не знал. что скажет ей, но все равно пошел к девчонке, едва не свихнувшись, когда она, не заметив нашего присутствия, дрожащим голоском прошептала то мучительное, вырывающее из грудной клетки сердце, выжимающее из легких воздух, сводящее с ума признание…
Протянув руку, я пробежался кончиками пальцев по ее мягким волосам и. медленно склонившись, провел носом по ее виску, к ушку, обдавая его горячим дыханием, тихо прошептал:
— Забудь свои страхи, моя королева, мы не отпустим тебя, никогда не позволим тебе исчезнуть…
Глава 18
POV: Гриммджоу
Бесконечность раскинувшейся пустыни давно стала частью нашего серого, погруженного в тишину, мертвого мира. Раньше я этого не замечал, не придавал этому значение, стремясь к самой верхушке "пищевой цепи" обыденного существования, повторяющегося изо дня в день, ничем не отличающимися от миллионов таких же томительных часов, потраченных нами на обреченное выживание.
Жажда битвы, жажда силы — единственное, что хоть как-то скрашивало существование, позволяя тварям, наполнявшим эту планету, на краткое мгновение почувствовать себя живыми. Здесь нет ничего: нет солнца, нет звездного, наполненного светом неба, только мертвый осколок луны, навсегда зависший в одном и том же положении, высушенные, окаменевшие деревья, холодный серый песок, блуждающий по пустынному миру ядовитый ветер, несущий в себе запах въевшегося в нас, давно высохшего тлена. Ничего хранящего даже крохи напоминания о некогда живом мире. Да и был ли он жив? Этого уже никто не помнит.
Нами движет пустота, вытягивающая из наших бездушных тел способность чувствовать. Мы лишены жалости, лишены сострадания. В нас не осталось даже крохи тех эмоций, которые делают смертных живыми…
Пустота пожирает все, впиваясь в нас сразу, стоит крупице чувств проникнуть в наши тела, стоит нам почувствовать внутри толику пробуждающейся души. Мы давно подчиняемся закону нашего мира, пожирая друг друга для того, чтобы выжить, чтобы поддерживать жалкую иллюзию жизни, и только единицы еще способны чувствовать подобие стадного инстинкта, из-за чего образуются жалкие группки сбившихся вместе тварей, ошибочно считающих, что так они протянут дольше.
Жалкие, мерзкие ублюдки, вызывающие к себе только презрение, не желающие смириться со своей участью. Они всего лишь запас жратвы для нас, для тех, кто сильнее. Если ты не в состоянии выжить в одиночку, то твой удел смерть. Хотя, даже смерть в нашем мире несет в себе совершенно другой смысл. Мы все и так давно мертвы. Наши души растворились в нас, прогнили заживо из-за витающего в воздухе яда. Нет души, нет жизни, нет забвения. Даже если тебя сожрут, ты все равно продолжаешь свое никчемное существование, лишенный собственного тела, собственного сознания, став частичкой более сильного монстра. Такого, как я.
Раньше я не обращал внимание на убогое существование, не замечал, какие мы жалкие существа. Да и какая нахер разница? Пока ты можешь доказать свою силу, пока можешь почувствовать удовольствие от настоящей битвы, только тогда ты сумеешь доказать своему миру, что ты еще чего-то стоишь.
Я никогда не задумывался, что бы было, принадлежи я к миру живых. Никогда не чувствовал зависти к этим жалким смертным. Для меня они лишь сосуды, взращивающие особый деликатес. Чем больше эмоций переживает будущая жертва, тем слаще ее душа на вкус, тем упоительней трепыхающаяся в твоих пальцах, все еще бившая из нее жизненная энергия, способная на краткий миг покрыть собой твою пустоту. Но чем больше душ ты поглощаешь, тем больше становится выжигающий тебя голод, а для эспады это сравни самоубийству. Мы другая ступень эволюции, вот почему не нуждаемся в чистых источниках жизненной энергии, предпочитая поглощать ее через простых пустых, хотя, и среди нас есть одно вызывающее отвращение исключение…
Хорошо, что Улькиора не взял его с нами, а то этот ублюдок бы свихнулся от такого манящего притягательного аромата, пропитавшего собой весь город.
Только от одного вдоха тебя наполняет живое тепло, хочется податься искушению, пуститься на охоту, но я способен подавить этот порыв, мне все равно не найти источник без длительного пребывания в мире живых, да и нет в этом нужды.
Я точно знал, кого мне стоит искать, чтобы понять, что к херу здесь происходит. Куросаки Ичиго. Да, давно я ждал возможности перекинуться с ним парочкой дружеских слов. Этот пацан привлек мое внимание и никак не хотел уходить из головы. Его сила, она пугающе огромна. Он тот, кого мне хочется убить. Тот, кто сделает меня еще сильнее, его пустой станет частью меня, завершит собой мое перерождение, поможет стать настоящим королем, подмять под себя весь Уэко Мундо…
Сражаясь с ним, я чувствовал, как во мне поднимается негодование: этот мудак, кажется, ослаб. На что, спрашивается, он потратил все то время с нашей последней схватки? Хотя, даже тогда он не дрался в полную силу, выпустив ее только, когда пришлось кого-то защищать.
Девка стала отличным стимулом, но вмешался этот сопляк в капитанской накидке, а Улькиора, гад, не дал мне как следует размяться, затащив в проклятую гарганту.
Не страшно, я в любой момент смогу закончить эту схватку, но почему мне кажется, что с миром живых что-то не так? И эта девка. Как я заметил, она просто пустышка, но именно это настораживает больше всего. Если она так духовно слаба, настолько, что я даже не почувствовал, как трепыхается в ней жизнь, не ощутил и крошечного намека на реяцу… почему тогда она была в компании синигами и Куросаки? Почему смогла увидеть их, меня?