Что это, думала я, кивая головой и изображая вдумчивое внимание, он действительно полагает, что я подсчитываю в уме годы правления династии Селевкидов, или в благоговейный трепет вгоняет? А может, он только три эти абзаца с цифрами насчет Селевкидов и выучил и всех претендентов на должность редактора уводит гулять и тут пугает до смерти?
Но нет, - Яша сыпал и сыпал династиями, цифрами, именами из ТАНАХа и Флавия...
- Кстати, имя персидского сановника самарийского происхождения, посланного Дарием, последним царем Персии, в Самарию, представляется мне подозрительно знакомым. Так и есть! Через всю "Книгу Нехемии" проходит самаритянин Санбаллат, изо всех сил мешающий евреям восстанавливать Иерусалим...
...Я смотрела искоса на далекие покатые холмы Иудеи, словно бы накрытые шкурой какого-то гигантского животного, видавшие и Санбаллата, и Нехемию, и многих других, в том числе и вот прогуливающихся меня и Яшу, смотрела и думала, что день потерян безвозвратно.
Потом мы зашли в кондитерскую, и Христианский угостил меня пирожным. К этому времени он уже перешел от исторического журнала к своему роману "Топчан", и я по Ритиному совету вставляла - не скажу - восхищенные, к этому моменту я порядком притомилась, - но поощрительные реплики, вроде - "очень интересный ход", "прекрасно найдено". Христианский по виду совсем не устал, а наоборот, вдохновлялся все больше и больше, излагал гибкие свои концепции, хитроумные ходы в сюжете. Талантливо говорил. Говорил очень талантливо, то есть по всем признакам и в соответствии с моим житейским опытом вряд ли мог оказаться талантливым писателем...
Когда мы возвращались в здание "Ближневосточного курьера", я не выдержала и спросила устало:
- А вам действительно нужен редактор?
Яша удивился, встрепенулся, стал говорить о грандиозных планах фирмы "Тим'ак", об огромном количестве заказов, о том, как трудно найти единомышленников, преданных людей...
...Трижды еще я ходила в "Ближневосточный курьер", на второй этаж. Мариновал меня Христианский. Выводил гулять и там долго, витиевато и красочно говорил - и о чем только не говорил! Редактировать он мне больше ничего не давал, о листке с похоронными льготами для граждан Страны словно бы забыл. Я не понимала - чего он хочет от меня, на какой предмет экзаменует. Наконец, когда после четвертого такого променада мы подходили к серому промышленно-угрюмому зданию "Курьера" и я уже дала себе слово, что больше не приду выслушивать Яшины рефераты, на пятой, кажется, ступеньке, он обернулся и сказал:
- Ну что ж, давайте попробуем поработать. Больше двух тысяч в месяц я дать вам не могу, и учтите - работы будет много и весьма разнообразной.
После упомянутой им помесячной суммы я сглотнула и заставила себя помолчать (это был период, когда за десять шекелей в час я иногда мыла виллы богатых израильтян).
- Надеюсь, проезд на работу вы оплачиваете? - наконец спросила я строго.
- Ну, разумеется, - обронил он небрежно. - В конце месяца сдадите проездной секретарше, Наоми... Правда, по моим расчетам, послезавтра американцы начнут войну, в связи с чем режим работы у нас несколько изменится...
Название нашей фирмы - "Тим'ак" - было аббревиатурой ивритских слов, означавших "Спасение заблудших".
Мы спасали заблудших ежедневно с десяти и до шести, кроме пятницы и субботы. По четвергам спасение заблудших приобретало размах грандиозных спасательных работ: в этот день сдавался очередной номер газеты "Привет, суббота!", которая являлась главным заказом, выполняемым нашей фирмой. Дня через три-четыре я огляделась и постепенно, не без помощи Катьки и Риты стала ориентироваться в происходящем.
Хевра "Тим'ак" финансировалась канадским миллионером Бромбардтом, но существовала под покровительством Всемирного еврейского конгресса, того самого, что представляет в мире интересы евреев. Когда-то годах в тридцатых-сороковых он был реальной силой, но со времени основания государства Израиль, которое с тех пор само недурно представляло интересы евреев, знаменитый конгресс некоторым образом потускнел, впрочем, деньжищами, по словам Риты, ворочал немалыми и пригревал огромное количество всевозможных дочерних и внучатых организаций, ответвлений от этих организаций и просто приблудных компаний, вроде нашей хевры...
Сначала я путалась в хозяевах, не понимая, например, зачем канадскому миллионеру нужна в Израиле издательская фирма, выпускающая книги на русском языке. Но когда выяснилось, что Бромбардт и сам является членом Всемирного еврейского конгресса, я представила, как несчастному, ни ухом ни рылом не ведущем в деле русскоязычного книжного бизнеса в Израиле миллионеру выкручивают руки акулы-конгрессмены, заставляя купить акции нашей фирмы и как он отбивается и лягается, но не может отбиться, ибо связан с этими акулами общим великим делом защиты евреев...
В первые же дни, проходя по длинному и вечно темному, как бомбоубежище, коридору "Курьера", Христианский остановил меня и, покровительственно приобняв за плечо, сказал:
- Показать вам человека, одна минута которого стоит сумасшедших долларов?
За стеклянной перегородкой в соседней комнате сидела небольшая, абсолютно израильская по виду компания - джентльмены в расстегнутых рубашках с закатанными рукавами и мятых брюках, подпиравших круглые животы.
- Которого вы имеете в виду? - спросила я.
- А вон того, что похож на рыжую свинью.
Добрая половина компании была похожа на рыжих свиней. Но один из них был просто альбиносом.
Я взглянула на Христианского - по лицу его струилось непередаваемое выражение ласковой, восхищенной ненависти.
...Время от времени в нашем зале возникала и плыла над барьерами кабинок белая шевелюра Бромбардта, потом появлялась его сонная физиономия, с которой всегда хотелось смахнуть, как пыль, белые брови и ресницы, физиономия с вечной спичкой, зажатой в зубах.
Когда Христианский кивком указывал ему на всегда расстегнутую пуговицу, он восклицал меланхолично "Sorry" и хватался за рубашку или ширинку.