Он работал в «Генри Драйд компани». В качестве представителя этой фирмы он объездил чуть не весь мир, строил домны в Испании, в Японии, в Индии.
Работу инженера он сумел совместить с работой ученого. Его книга «Режим плавки» принесла ему известность и целый ворох ученых степеней. Как вы знаете, он ими никогда не пользуется. Даже на его визитной карточке указано только одно звание: «инженер».
Большая часть крупнейших современных домен оборудована засыпным аппаратом конструкции Эрна. Тем самым, который вы, наверно, знаете под названием «аппарат Драйда»: Эрн передал фирме свои авторские права, а взамен получил солидный пакет акций и пост вице-президента «Генри Драйд компани».
Когда наркомат заключал с фирмой договор о технической консультации, одним из наших условий было личное участие Эрна в строительстве. Как он работал у нас — это вы сами знаете.
Знаете вы и то, что первую домну закончили досрочно, знаете, какой героической работы это потребовало, скольких бессонных ночей… И вдруг американцы предлагают отложить пуск до весны. Об этом телеграфирует старый Драйд. Дескать, по графику домна должна была быть готова к весне, фирма и раньше предупреждала, что в этих условиях опережение графика строительных и монтажных работ не имело никакого смысла… Эрн тоже считает зимний пуск «опаснейшим, сумасшедшим экспериментом». Все это обсуждается в Москве и оттуда приходит решение: «Немедленно приступить к выплавке чугуна».
Помните, в один из первых пусковых дней вы встретили нас с Эрном на литейном дворе? В то время Дайсон и другие консультанты с нескрываемым злорадством отмечали каждую неполадку. От них только и слышно было: «Мы ведь предупреждали… Теперь вы сами убеждаетесь»… Фактически они саботировали пуск. Только Эрн с головой ушел в работу, не отставал ни в чем от наших доменщиков. Он по-прежнему считал зимний пуск крайне рискованным, но всеми силами старался «спасти домну».
Когда вы встретили нас, Эрн негодовал, что возле домны столпилось столько людей, не имевших никакого отношения к цеху. Он подошел к одному из них и попросил меня узнать, кто это и что ему здесь нужно. Тот оказался ударником одного ленинградского завода, изготовлявшего для нас электрооборудование. В награду за ударную работу он получил командировку на пуск.
Тогда Эрн направился к Марусе Штейнман — стенографистке из управления. Он часто видел ее на совещаниях и был уверен, что ей-то уж наверняка нечего здесь делать, что ее пропустили просто по знакомству, не желая отказывать хорошенькой женщине. Он даже начал говорить что-то в этом роде, но я успела ему объяснить, что Маруся была нашим бригадиром. Во время кладки домны не хватало рабочих для подноски огнеупора. Вот Маруся и организовала бригаду подносчиц из сотрудниц управления.
— Наша, — говорю, — бригада занесена на Красную доску.
Эрн спрашивает:
— Почему вы говорите «наша бригада»?
— Потому, — отвечаю, — что я в ней тоже работала. Днем — с вами, а ночью — в бригаде.
Эрн разводит руками, смеется и говорит:
— Индию называют «страной чудес». Но я там реже удивлялся, чем у вас. Здесь можно прожить много лет и все еще наталкиваться на самые неожиданные вещи.
Все-таки он заставил меня подойти еще к одному из приехавших на пуск. Это был старик, похожий скорее всего на колхозника.
— Фамилия моя Крутых, — отвечает старик. — Крутых, Михаил Андреевич.
— Откуда вы?
— Со Староусинского завода. Мастером там работаю. Не знаете такого завода? Нас никто не знает, мы и в сводках не значимся. В сводках значится «Малая металлургия». Вот мы и есть эта самая «малая металлургия». А еще называют наши домны «уральскими самоварчиками», потому что работают они не на коксе, а на древесном угольке. Для металла это, между прочим, полезно. На Урале таких заводов, как наш, десятка полтора будет.
— А что вы делаете здесь? Кто вас сюда прислал?
— Никто не присылал, сам приехал. Отпуск у меня сейчас, я для этой поездки от Ялты отказался. Завком путевку давал, а я отказался.
В это время на литейный двор поднялся Караваев. Эрн — к нему:
Иван Трофимович, поймите же, что легче одному выполнить работу десятерых, чем десятерым выполнить работу одного. В цехе не должно быть никого лишнего. Вы начальник цеха или директор Голливуда? Зачем здесь кинооператор?
— Чтобы вся страна могла увидеть пуск первой домны. Это для нас большая победа.
— Победы еще нет, мистер Караваев. Пока что идет бой, и поражение намного вероятнее. Говорить в этих условиях о победе — легкомыслие.
— Нет, это уверенность. О поражении не может быть и речи. Кинооператора придется здесь оставить. А вообще вы совершенно правы, я сам не люблю толкотни. Мне представили заявку на двести пропусков, а я выдал тридцать семь. Обещаю вам еще раз пересмотреть список. Всех лишних людей мы отсюда попросим.
Караваев примирительно похлопал меня по плечу (мне всегда доставались самые убедительные жесты, адресованные Эрну) и сказал:
— На воздуходувке что-то не ладится. Ребята спорят насчет температуры дутья. Сходите-ка помогите им разобраться.
Эрн хотел пойти на воздуходувную станцию, но навстречу нам поднялся Дайсон. В руке у него был спешный пакет от Генри Драйда.
Драйд требовал, чтобы Эрн немедленно прекратил всякое участие в пусковых работах. Договор с фирмой не предусматривал зимнего пуска. На этом основании Драйд категорически предлагал «не давать никакой консультации, чтобы не нести ответственности за неминуемые последствия этой гибельной, технически необоснованной затеи».
Кстати говоря, я почти уверена, что Дайсон сносился с Драйдом через голову Эрна. Уж больно точно совпадал текст письма с рассуждениями самого Дайсона.
В конце Драйд сообщал, что если управление окончательно откажется отложить пуск, фирма согласна заключить отдельный договор на консультацию пусковых работ. Он требовал за это совершенно баснословную сумму. Кроме того, оговаривал, что «и в этом случае фирма не может принять на себя ответственности за результат».
Эрн тут же сообщил Караваеву содержание письма.
— Ну что ж, — отвечает Караваев, — поговорите с начальником строительства. Только я думаю, что придется нам теперь самим справляться, без консультации.
Эрн и сам прекрасно понимал, что мы не пойдем на условия, предложенные фирмой. А Караваев — он, видно, всерьез разозлился — продолжает:
— Конечно, у нас одни интересы, у вас — другие. Если у нас не будет металла, война…
— Иван Трофимович, вы знаете мое отношение к политике. В молодости я пытался ввязаться в нее и заплатил за это половиной левого легкого. С тех пор разговоры о войне меня не интересуют.
— Разговоры не интересуют? А военные действия? Если бы мы последовали вашим советам и не торопились обеспечить страну металлом, то, как говорят в Женеве, «некая дальневосточная островная держава» поторопилась бы напасть на нас. Очевидно, этого вы и хотите.
Тут уж Эрн чуть не вспыхнул:
— Кто это «мы»?
— Генри Драйд, Рэдиард Эрн…
Эрн сдержанно попрощался, спустился с литейного двора и уехал к себе.
Думаю, что на этот раз Иван Трофимович был не совсем прав: он ведь знал, что Драйд и Эрн совсем не одно и то же…
Вы были здесь все это время, видели, чего стоил доменщикам этот проклятый «пусковой период». Обнаружились сотни недоделок, во время испытаний аварии следовали одна за другой. Володька тогда десять суток домой не возвращался. Как-то я зашла в цех и сразу же ушла, чтоб не разреветься: на доменщиков страшно было смотреть!
Но настроение у них было все-таки куда лучше, чем у Эрна. Они работали, работали с каким-то железным, непобедимым упорством, а он вынужден был в такое время отсиживаться в своем коттедже, в трех километрах от строительства. Остальные консультанты, обрадованные неожиданным отдыхом, пили, играли в карты и танцевали друг с другом под патефон. Эрна не привлекали эти развлечения, а бездельничать он не умел.