— Это было три дня тому назад, — сказала Собака. — Мимо нашего стойбища проезжал Молодой Охотник. Он ехал из Ванкарема в Уэлен, но он хотел повидать Эрмэчына, передать привет от отца. Его отец когда-то жил в нашем стойбище, они с Эрмэчыном крепко дружили. Молодой Охотник зашел к нам в ярангу, но хозяина не было дома. Чэйвунэут напоила гостя чаем. Он спросил, где можно набрать в дорогу пресной воды, и Чэйвунэут велела дочери проводить его к ручью. Я пошла вместе с ними. Мы проводили его к ручью, а потом смотрели, как он спустился сюда, к Морю, сел в свою байдару и уехал. Вот и все. Молодой Охотник сказал, что через десять дней будет проезжать обратно и тогда снова зайдет к нам.
— Это все? — спросил Старик.
— Да.
— Ты хочешь сказать, что они очень понравились друг другу? — спросило Солнце.
— Не знаю. Ничего такого они не говорили. Я ведь не отставала от них ни на шаг и слышала каждое слово. Молодой Охотник очень торопился. Он набрал в ручье воды и сразу же стал спускаться к своей байдаре. Он только повторил, что заедет к нам на обратном пути, хотя уже говорил об этом в яранге, когда прощался с Чэйвунэут.
— Ты собиралась рассказать нам, как произошла в Девушке эта чудесная перемена, — напомнило Море.
— Как, разве я еще не рассказала об этом? Все произошло точно так, как я вам рассказывала. Девушка легла спать, а утром встала такой прекрасной, что я и сама не узнала ее, пока не подбежала поближе. И теперь она ждет Молодого Охотника. Три дня уже прошло, через неделю он снова должен быть здесь.
— Понятно, — сказало Солнце. — Значит, это любовь сделала ее такой прекрасной. Уж теперь-то Молодой Охотник не станет так торопиться с отъездом!
— Еще бы! Я бывала во многих местах, я возила своего хозяина и в Уэлен, и в Анадырь, и в глубь тундры, в стойбища оленных чукчей. Но за всю жизнь я нигде не встречала такой красивой девушки.
— Собачий век недолог, — сказал Старик. — Я прожил, наверно, впятеро дольше, чем ты, и то никогда…
Но Море перебило его:
— Подумай, Старик, сколько тысячелетий я омываю эти берега, и тогда твоя долгая жизнь покажется тебе одним мгновеньем. Но и я не припомню ни одной девушки, красота которой…
— Не забывай, — перебило его Солнце, — что ты видишь далеко не все. Тебе видно лишь то, что происходит здесь, неподалеку от тебя. А я бываю повсюду, я заглядываю во все уголки земли. Но такого чуда не приходилось видеть даже мне.
— И все-таки, — тихо произнесла Собака, когда все высказались, — самое удивительное заключается не в том, как изменилась моя молодая хозяйка.
— А в чем же? — воскликнуло Море.
— Самое удивительное заключается, по-моему, в том, что ни отец, ни мать нисколько не удивлены этой переменой. Можно подумать, будто они даже не замечают, как изменилась их дочь.
— Не замечают? — недоверчиво переспросило Море. — Нет, это невозможно!
— Собака говорит правду, — вступился Старик. — Сегодня утром я разговаривал с Эрмэчыном. Мы говорили о его дочери. Он, действительно, не видит ничего необычного…
— Чудеса! — сказало Солнце. — Но, к сожалению, мне уже пора уходить. День приближается к концу. До свидания!
С этими словами Солнце зашло за горизонт. На берегу сразу стало темней и прохладней. Старик и Собака еще немного потолковали с Морем и побрели к стойбищу.
Поздно вечером, когда Эрмэчын возвращался с охоты, Собака встретила его и спросила:
— Скажи мне, хозяин, неужели ты действительно не замечаешь, как изменилась твоя дочь?
— Мы все меняемся, — уклончиво ответил Эрмэчын.
— Но я говорю о перемене, которая произошла с ней сразу, за одну только ночь.
— Что же тут странного? И мы с тобой сегодня уже не такие, какими были вчера. А завтра мы будем не такими, как сегодня. Мы все меняемся непрерывно.
— Нет, нет, хозяин, я говорю не об этих переменах! Не о тех, которые незаметны глазу. Твоя дочь изменилась так, что даже соседи не могут узнать ее. Красотой твоей дочери поражены даже Море и Солнце. И только вы — отец и мать — ничего, кажется, не замечаете. Что затуманило ваши глаза? Что мешает вам видеть красоту родной дочери?
— Хорошо, я отвечу тебе. Ты напрасно думаешь, будто мы с Чэйвунэут видим меньше, чем другие. Дело совсем не в этом. Мы и раньше видели красоту своей дочери — тогда, когда все вы еще не замечали ее. Чему же нам удивляться теперь? — Эрмэчын дружески похлопал Собаку по спине и добавил: — Так что можешь не тревожиться, туман не застилает наши глаза. Пусть никто не считает нас слепцами. Ведь мы не считаем слепцами тех, кому еще недавно наша красавица казалась самой обыкновенной, невзрачной девчонкой.
Солнце и Море даже немного обиделись, когда Собака передала им эти слова. Что ж это такое получается? Эрмэчын думает, будто он видит лучше всех? Будто он и его жена видели то, чего не могли заметить даже Солнце и Море? Не слишком ли он возомнил о себе?
— Хорошо же! — угрожающе заворчало Море. — Когда Эрмэчын отправится на промысел, я пошлю на его байдару высокую волну. Поглядим тогда, какие у него зоркие глаза! Если он заметит волну раньше, чем она пройдет мимо Медвежьих скал, тогда я прощу его. А если не заметит — я на славу потреплю его байдару. Я покажу ему, как зазнаваться!
— Погоди, — сказало Солнце. — Мы сделаем иначе. Пусть нас рассудит Молодой Охотник. Если, заехав сюда на обратном пути, он не заметит в Девушке никаких перемен и пробудет здесь так же недолго, как в первый раз, — тогда я признаю, что прав Эрмэчын. Но этого, конечно, не случится. Красота, которую обрела Девушка, проникнет в самое сердце Молодого Охотника. Эрмэчын поймет тогда, что ошибался: ведь в первый свои приезд — всего лишь несколько дней назад — Молодой Охотник вовсе не обратил внимания на его дочь.
— Да, да, — подтвердило Море. — Он даже не обернулся, когда она смотрела ему вслед. И зачем это Эрмэчын выдумал, будто его дочь всегда была красавицей? Таких красавиц, какой она была, на земле наберется, наверно, не меньше, чем песчинок у меня на дне.
Прошла неделя. Рано утром Собака забежала в ярангу и спросила у Эрмэчына:
— Хозяин, ты знаешь, где сейчас твоя дочь?
— Знаю. Она уже на берегу. Она теперь почти все время на берегу. Смотрит, не возвращается ли из Уэлена Молодой Охотник.
— Да, хозяин, она там. И он уже там. Они стоят, взявшись за руки. Ты знаешь, что он говорит ей?
— Знаю. Он говорит, что никуда не уедет отсюда, если она не согласится уехать вместе с ним.
— Да. Примерно так он и сказал. А она ответила ему, что готова уехать с ним куда угодно.
— Вот как? — спросил Эрмэчын, и Собака увидела, что на этот раз ей удалось сообщить хозяину что-то, чего он не ожидал. — Ты слышишь, Чэйвунэут, что ответила Молодому Охотнику наша дочь? Она сказала, что готова уехать с ним куда угодно!
— Слышу, — откликнулась жена, возившаяся у очага. — Это так и должно быть. Скорее всего они останутся здесь. Я уже присмотрела хорошее место, где они смогут поставить себе ярангу.
В это время Эрмэчын увидел, что Собака навострила уши и повернулась ко входу.
— Кто там? — спросил он.
— Это я, — ответил, входя, Старик. — Здравствуйте. Я пришел к вам поговорить… Пусть это не удивляет вас, — добавил он, хотя хозяева вовсе не были удивлены.
— Здравствуй, — ответил Эрмэчын. — Присаживайся. Какие новости ты принес?
— Меня прислали Солнце и Море. Они просили меня сказать тебе, что ты проиграл спор.
— Я что-то не припомню, чтобы мы спорили.
— Это все равно. Ты говорил, что твоя дочь всегда была красавицей. А все мы видели, что она стала красавицей только десять дней назад. Говоря по совести, Солнце и Море могли ошибиться: у них и без того много дел, они могли не приметить, какой была раньше твоя дочь. Но уж я-то ошибиться не мог: ведь мы с вами — самые близкие соседи. Я все примечаю. И я точно знаю, когда произошла в твоей дочери эта чудесная перемена.
— Допустим. Но почему же именно сегодня Солнце и Море решили, что я неправ?
— Они выбрали судьей Молодого Охотника. Это беспристрастный судья — ведь он даже не знает о нашем споре. К тому же решают спор его поступки, а не сам он. Байдара Молодого Охотника еще не коснулась берега, а он уже смотрел на Девушку глазами, полными восхищения. Он не пробыл здесь еще и часа, а уже признался ей в своей любви. Тебе известно это?
— Да.
— Ну вот. А в прошлый раз? Тогда ни о чем подобном и речи не было! Почему же? Ведь если бы твоя дочь и раньше была такой же красавицей, как теперь, Молодой Охотник не мог бы этого не заметить!
Эрмэчын только тихо посмеивался, пока говорил Старик. А Чэйвунэут поставила перед гостем миску жареного моржового мяса и сказала так:
— Дело совсем не в том, кто лучше видит. До поры красота Девушки заметна только матери и отцу, — до той поры, когда в сердце Девушки приходит любовь. Эрмэчын сказал правду: мы давно уже знали, как прекрасна наша дочь. Но я скажу тебе больше: вы тоже не ошиблись. Потому что лишь недавно в нашей дочери действительно произошла чудесная перемена: ее красота открылась всем остальным. Так это и должно быть. Ведь иначе тот, кого избрало ее сердце, никогда не узнал бы о ее красоте.
— Это верно, — сказал Старик.
— До весенней поры, — продолжала Чэйвунэут, — красота Моря скрыта от нас подо льдом берегового припая. Только весной она открывается перед нами во всей своей силе. Но — спроси у Моря — разве зимой в нем не таится все то, что так радует наши глаза, когда льды уходят? Мы видим, как ярок свет Солнца, только после того, как утренний туман рассеется. Но и на рассвете, когда земля еще окутана туманом, оно горит так же ярко. Спроси у Солнца — и оно подтвердит тебе мои слова.
— Это верно, это верно, — повторял Старик, прожевывая куски моржового мяса двумя наполовину истершимися зубами. — Что верно, то верно.
Несколько кусков Чэйвунэут дала Собаке, и, проглотив их, Собака убежала в самом приятном настроении: во-первых, она очень любила моржатину, а во-вторых, полагала, что теперь все уже окончательно разъяснилось.
Она побежала на берег и скоро отыскала Девушку и Молодого Охотника. Девушка сидела теперь на своем любимом прибрежном камне, а Молодой Охотник — на песке, у ее ног.
— Я смотрю на тебя, — говорил он, — и не верю глазам. Ты так изменилась за эти десять дней!
Солнце и Море торжествующе переглянулись при этих словах. Но тут же поняли, что их радость была преждевременной, потому что Молодой Охотник сказал:
— Ты стала еще прекраснее, чем была!
Море чуть было не вмешалось в разговор. Оно далеко плеснуло волной и даже забрызгало торбаза влюбленных. Но Солнце вовремя остановило его.
А Собака, испуганно отскочившая от волны, сразу же вернулась и снова села рядом с влюбленными. Она поняла, что и Чэйвунэут знала еще не всю правду.
— Да, ты стала еще прекраснее, — продолжал между тем Молодой Охотник. — А ведь я был уверен, что это невозможно. Твоя красота поразила меня, как только я тебя увидел. Еще тогда, в яранге. А потом, у ручья, набирая воду, я решился еще раз взглянуть в твои глаза. И понял, что никогда уже не смогу забыть их. Я понял, что никогда уже не смогу быть счастливым, если рядом со мной не будет тебя. Ты смотрела мне вслед, когда моя байдара уходила в море?
— Да, — ответила Девушка.
— Я чувствовал это, но не позволил себе посмотреть на берег: стоило мне снова увидеть тебя, и я уже не смог бы продолжать свой путь. Я сразу повернул бы байдару обратно, к тебе.