По мне вдруг снова пробежала волна неприятной и невидимой магии. Корень-Зрищин скастовал на меня второе заклинание, не дожидаясь, когда Соловьёв закончит болтать.
Нет, этому парню точно палец в рот не клади.
Корень-Зрищин явно был мудаком, причем дерзким и опасным, его внешность чухана была обманчивой.
— Нагибин сношал собственную сестру, — заявил Корень-Зрищин, перебив преподавателя, — А еще он врёт. Всё время и постоянно.
Аудитория ахнула.
Соловьёв растерянно смотрел то на меня, то на Корень-Зрищина.
— Кхм… Значит, вы перешли от созерцания физических недостатков Нагибина к созерцанию его недостатков духовного рода… — промямлил наконец препод.
— Он хреново созерцал, профессор, — объяснил я, — Сношал я не сестру, а крепостную девку, которая нарядилась в платье моей сестры. И, насколько я понимаю, это полностью законно. А что касается вранья — ну а кто из нас не врёт? Так что по-моему Корень-Зрищин отработал на троечку.
— Нет-нет, он отлично отработал, — заспорил Соловьёв, — Я бы даже сказал, что Корень-Зрищин сегодня показал лучший результат. Лучший после вас, Нагибин…
— Снова врешь, — прошипел мне Корень-Зрищин и, не дожидаясь разрешения профессора, взял себе еще четыре трикоина и вернулся на своё на место за партой.
Ну и хорошо. Если бы я простоял рядом с Корень-Зрищиным еще минуту — я бы наверное не сдержался и дал ему в морду.
Вот бывают же в жизни ситуации, когда тебя прям дико воротит от человека, с самого первого момента знакомства. У меня с Корень-Зрищиным вышло именно это.
— Вам не следует сердиться на Корень-Зрищина, Нагибин, — примирительно произнёс Соловьёв, заметив, каким взглядом я провожаю парня, — Видите ли, родовая способность Корень-Зрищиных очень сильно бьет по психике. Корень-Зрищины всегда видят во всем только плохое, одни недостатки.
Мир видится им только в чёрных тонах. Поэтому среди членов этого клана много алкоголиков и самоубийц, психические болезни среди них встречаются очень часто. Еще и постоянное одиночество, на которое обречены Корень-Зрищины…
— Хватит, профессор, — осадил Соловьёва Корень-Зрищин.
— Ох, простите, — профессор развел руками, — Я не хотел вас обидеть, баронет. А рассказал я это чисто в качестве примера того, как родовая магия влияет на сам клан, во всех сферах жизни. Простите, еще раз.
Чтобы замять тему, Соловьёв скорее вызвал Головину — стрёмную прыщавую заучку, у которой на клановом гербе был изображен свёрнутый канат.
— Я съем Слизевик, — тут же сказала девушка, пройдя к преподавателю, — А отказываться от Слизевика или бояться его — очень глупо и ненаучно. Зачем платить за евразийские трикоины, если можно есть африканские? Страх перед Слизевиком — это глупейшие суеверия, стыдно таким быть.
Закончив эту тираду, Головина вперилась суровым взглядом из-под очков в Корень-Зрищина, к которому видимо её назидательный рассказ о пользе Слизевика и был обращен.
Корень-Зрищин нахмурился и помрачнел еще больше. Даже пробормотал какое-то проклятие, но девушка уже отвернулась.
— Золотые слова, Головина, — обрадовался Соловьёв, — Да-да. Я полностью согласен с вами. Хотя сам я Слизевик, признаюсь, не ел. Видите ли, мой клан богат и близок к Императору, так что нам, Соловьёвым, есть африканские трикоины не положено чисто из соображений престижа.
Меня несколько позабавила последняя фраза преподавателя.
Мда, всё, как всегда. Тот, кто впаривает нечто другим, сам этого не делает. Прям, как в моём родном мире.
Головина тем временем, подтверждая слова делом, съела Слизевик, потом сожрала два африканских трикоина из кучи, вываленной на стол Соловьёвым, а потом вперилась в меня взглядом.
Я почуял, что во мне опять копаются, но на этот раз как-то иначе. Магия Головиной была гораздо более тонкой и осторожной, чем у Корень-Зрищина.
Во мне ворочалось нечто малопонятное, как будто ходили какие-то волны.
Головина копалась пару минут, но так ничего и не накопала.
— Нагибин, расслабьтесь, — попросила девушка.
— Да я вроде и не напрягался, — честно признался я.
— Нет, напрягался, — вознегодовала Головина, — Вы пытаетесь не думать о своей сестре!
Аудитория заржала, Соловьёв вяло улыбнулся.
— Так о ней сложно не думать, — ответил я, — Моя сестрица весьма ничего. В отличие от вас, Головина.